Долины и взгорья - Василий Павлович Щепетнёв

— Погнали, — сказал я. — В русский госпиталь.

И мы погнали. Нет, не так быстро, как «Испано-Сюиза», но вполне, вполне.

Пульс у Брежнева ритмичный, восемьдесят четыре в минуту, удовлетворительного наполнения и напряжения. Частит, а у кого не частит после такого?

— Дышать больно, немного, — сказал он.

— Сейчас в госпитале осмотрят, разберутся, — я думаю, трещины или переломы ребер. Ударился о рулевое колесо, не сильно. Если бы сильно, он бы не разговаривал.

А он разговаривал.

— Значит, так. Была авария. Всё. Больше никому ни слова.

— Но ливийцы, они же… — начал было Медведев.

— С ливийцами разберемся. Я о наших.

Я держал руку на пульсе. Буквально. Восемьдесят в минуту. Семьдесят восемь. Семьдесят шесть.

Приходит, приходит в норму.

А Медведев поглядывает на меня с опаской.

Я и сам бы поглядывал на себя с опаской.

Семь выстрелов. Семь попаданий. Двое точно наповал. И — ни волнения, ни смущения. Словно не в людей стрелял, а решал элементарные задачки на мат в один ход.

Я снова прислушался к себе.

Ни-че-го-шень-ки. Сделал то, что должен был сделать, и только.

Оно, конечно, понятно: советский врач не какой-нибудь абстрактный гуманист. Он не будет подставлять горло любому убийце, я-де непротивленец злу насилием. ещё какой противленец! И за Анжелу Дэвис заступался в школе, письмо ей даже писал, и вообще… Но вот так, с оружием в руках, и, главное, без прямого приказа Советского правительства?

А ничего, получилось. Словно я век этим занимался.

В прошлой жизни.

А! Это и есть реакция! Фантазии о некой прошлой жизни!

Ну и пусть.

В госпитале нас ждали. Нас ждали круглосуточно: на время визита советской делегации госпиталь перешел на особый режим. А тут — целый Леонид Ильич. Целый — в смысле без внешних повреждений.

Его тут же переложили на каталку и отвезли в приемный покой. Медведев с ним, размахивая красной корочкой.

У меня корочки нет, да и не хотел я никуда. Всё, больной доставлен туда, где ему будет оказана квалифицированная медицинская помощь.

Сел на стул.

Вот госпиталь. В чужой стране, пусть дружественной. И какой вид имеет наш госпиталь? Стул — словно из пионерского лагеря, железо и пластик на шурупах. Два шурупа выпали, спинка перекошена. Наш человек привычен, есть куда пристроиться — уже хорошо, а то всё на ногах, да на ногах. А вот местное население, которое обращается в госпиталь, бывает удивлено. Но потом, конечно, проникается, главное ведь содержание, а не стулья.

Тут ко мне подошла медсестра и пригласила в смотровую.

Прошёл и я. По пути глянулся в зеркало — тускловатое, но ничего.

Мдя…

Мундирчик мой тю-тю. Залит кровью, будто барана резали. Аккурат по горлу, да. И половина лица в крови, шеи — и дальше на мундир. Голова обвязана, кровь на рукаве. Но кровотечения нет.

Рана оказалась пустяковой. Нет, не огнестрельной, резаной. Осколок зеркала извлекли, крохотный. Видно, в машине то ли я налетел на зеркало заднего вида, то ли зеркало на меня, не до деталей было.

Водили пальцем перед носом, светили в глаза, спрашивали, не терял ли сознание. Вроде не терял, отвечаю.

Вроде?

Так если бы терял, то как я могу это зафиксировать?

Сделали рентген. Да, да, на том самом аппарате, на котором смотрели Брежнева.

У меня ничего не нашли. У Брежнева, сказал рентгенолог, трещины двух ребер. Легко отделались оба.

Обработали рану, наложили шесть швов, смазали синтомициновой эмульсией, перебинтовали, и посоветовали прийти завтра на перевязку. Если мы не улетим.

А когда мы улетим — теперь?

Не знаю.

От всех процедур немного закружилась голова, и я опять присел на стульчик. Как добраться до резиденции?

Да не вопрос!

Показался Леонид Ильич в сопровождении Каддафи. Ну да, ситуация особая — покушение на высокого гостя, почти друга, тут уж не до протокола.

Леонид Ильич шел осторожно, но бодро.

Позади обоих — Медведев. Смущен, но доволен: патрон жив и здоров. Ну, почти здоров. Трещины ребер для автомобилиста — дело нередкое. Резкое торможение, грудью налетаешь на руль, и вот она, трещина ребра. Поболит и заживёт.

— Ты как, Миша?

— Отлично, Леонид Ильич!

— Мундир у тебя вот только…

Я как заведенный стал переводить слова Брежнева.

— Этот мундир мы разместим в музее воинской славы, — ответил Каддафи. — Пусть видят, как следует защищать дело революции!

В резиденцию нас повезли уже в закрытом «Мерседесе».

По дороге Каддафи сказал, что, по предварительным данным, покушение устроили египетские фидаины. Как, зачем — разбираются. Эти — пешки, знают мало, но у нас — то есть у ливийцев, — спрашивать умеют. Да, выжили четверо, ранения у них серьезные, но подлатают до кондиции.

У резиденции Каддафи пожелал нам всего самого наилучшего и, извинившись, отбыл назад. Разбираться. Ситуация-то непростая.

И, конечно, никаких протокольных ужинов. Для общественности сделано заявление, что произошла автомобильная авария. Пострадавшим оказана необходимая медицинская помощь, в госпитализации они не нуждаются. Имена пострадавших не называются, но ясно, из-за кого могут отменить приём.

Ну и ладно. Костюм-то у меня есть, дорожный, но хороший, английский, а вот рубахи нет. Не до приёмов.

В резиденции нас встретили доктора, Гостелов и Жучарский. Встретили, собственно, одного Брежнева, на остальных, то есть меня и Медведева, ноль внимания. Прочие тоже суетились, но в меру. Видно, команда такая — сохранять спокойствие.

Брежнева увели в апартаменты, а Медведев задержался.

— Пойдем, поужинаем? — предложил он.

Я осмотрелся. Мундир испорчен безнадежно. Нельзя в таком людей пугать.

— Да мы у меня, — прочитал мои мысли Медведев. — Найдется кое-что.

Понятно. Время допроса.

Комнатка у Медведева небольшая, и соединена внутренней дверью с апартаментами Брежнева. Чтобы в любую секунду, да.

Но сейчас Леониду Ильичу требовался покой, и только. А охрану обеспечивали доктора. Да, советский врач и швец, и жнец, всех достоинств образец.

Стол, а на столе — вот те на! Шахматы!

— Нет, я не играю. Задачки решаю. Иногда. В минуты отдыха, — словно оправдываясь, сказал Медведев.

Он сдвинул доску с фигурами к краю стола, а из холодильника (советский, «Север») достал кирпичик «Бородинского», копченую колбасу, луковицу, колбасный сыр и бутылку «Столичной» — всё, конечно, как и холодильник, тоже наше, московское.

Странные у Медведева представления об обеде.

— Ничего, не до разносолов, — сказал он. — зато снять страх — лучше водки ничего не придумано. Некоторые говорят, «Посольская» лучше, а я за «Столичную» стою, — сказал он, открывая бутылку.

— Страх?

— Пусть напряжение, тут не слово главное, — он налил мне граммов пятьдесят, а себе —