Михаил Ахманов - «Ворон»

— Хр-р… У меня нет бр-рата, — сообщил Хрипатый Боб. — Я вообще сир-рота. Я эту мочу чер-репашью…

— Сказано — нет! Мы ведь должны попасть на судно, вместе с Шейлой и нашими людьми. Караман будет нашим заложником. Пока он жив и в наших руках, мы можем диктовать условия. Например, такие: жизнь Карамана в обмен на свободную дорогу к морю и надежный баркас. Я думаю, он согласится.

Де Пернель, Хрипатый и Деласкес обменялись взглядами, потом рыцарь произнес:

— Я снова убедился, что вы, маркиз, видите дальше нас всех и способны предсказывать то, что еще не случилось. Таким уж вас сотворил Господь, наградив особым даром, коего нет у нас, обычных людей. Вы — капитан корсаров, но, повернись ваша судьба иначе, вы бы стали великим полководцем!

«Может, еще стану», — подумал Серов, протянул руку и дружески стиснул плечо де Пернеля:

— Уже поздно. Идите спать, друзья мои. Я останусь тут, подумаю… Мне надо разработать подробный план.

Его собеседники поднялись и молча направились к лестнице. Глядя им вслед, Серов размышлял о том, что он, дитя двадцатого столетия, и правда отличается от этих людей. Меньше эмоций, больше разума и намного больше предусмотрительности… Ведь ни Деласкес, ни Боб, ни де Пернель не спросили, как он намерен доставить к берегу Шейлу, то ли пешком, то ли на носилках или, положим, на спине ишака… Женщина на девятом месяце, а ее необходимо провести милю или две мимо разбойничьего стана! Даже для этой суровой эпохи случай неординарный… Вдруг по дороге она соберется рожать! Его дитя, его ребенка! Представив это, он судорожно вздохнул и пожалел, что Хансен остался на «Вороне».

На сборы ушло два дня. Деласкес купил шестерку мулов — этим выносливым животным предстояло тащить припасы, оружие для парней Уота Стура, одежду и дамское седло для Шейлы. Абдалла, знавший, кажется, любую пядь земли в Магрибе, совещался с аль Рахманом, выбирая маршрут понадежнее. Местность, лежавшая между городом и Карамановым владением, была не очень населенной, однако тут попадались деревни, поля и выпасы для коров и овец, а кое-где стояли укрепленные усадьбы богатых купцов и приближенных дея. Чем дальше от морского берега, тем реже попадались поселения, а поля, масличные и фруктовые рощи уступали место дремучим лесам: в предгорьях — из пробкового дуба, лавра, мирта, земляничного и мастикового дерева, а выше — из алеппской сосны и нумидийской пихты. Абдалла утверждал, что под их сенью можно пройти от Агадира и Эс-Сувейры на далеком западе до Туниса на востоке, и значит, эти субтропические леса тянулись больше чем на тысячу морских миль[96].

На третий день, ранним утром, отряд отправился в дорогу. Город покинули мелкими группами по три-четыре человека, под видом торговцев и погонщиков. Мушкеты, сабли и запасы пороха и пуль были надежно укрыты рогожей и походили на тюки с товаром; припасами — вяленой бараниной, лепешками и финиками — набили корзины и мешки; люди, в низко надвинутых чалмах, с лицами, закрытыми от пыли кисеей, ничем не отличались от других бродячих коробейников, возивших вдоль побережья Магриба посуду, ткани и недорогие украшения.

Миновали, не собираясь вместе, нищие окраины с глинобитными лачугами, потом — обширную территорию с особняками знати; тут зеленели сады, журчали арыки, и в воздухе плыло благоухание цветущих персиковых деревьев. Встретились в условленном месте и повернули на северо-восток, к горам. Их склоны постепенно становились круче, плодородная земля делалась все более твердой и каменистой, сады кончились, начался лес с раскидистыми пробковыми дубами и почти непроходимым подлеском. Но мавр шагал вперед с уверенностью опытного проводника, отыскивая то ли по собственному разумению, то ли по советам аль Рахмана узкие, едва заметные тропинки. Как пояснил Абдалла, местность между горами и морем называлась Телль, и сейчас они находились на южной ее окраине. В горной чаще, где можно было встретить берберийского льва[97], муфлона или стадо диких кабанов.

К полудню отряд углубился в горы, и Абдалла нашел еще одну тропу, ведущую прямо на восток. Под густыми древесными кронами было прохладно, люди и животные двигались в бодром темпе, не ощущая усталости, и Серову чудилось, что впереди их ждет не схватка с жестоким врагом, а пикник с шашлыками. Вокруг буйствовала весна, более щедрая и яркая, чем жаркое лето в Подмосковье. В узких глубоких каньонах, заросших розовыми цветущими олеандрами, слышался рокот бегущей воды — то ожили сотни уэдов[98], питаемых снегом горных вершин. Эти вершины, то каменистые и покрытые жесткой травой, то одетые льдами, высились над изумрудным поясом лесов; волнистые очертания ближнего хребта и дальних, еще более высоких, словно текли бесконечной чередой с запада на восток, радуя глаз фиолетовыми, голубыми и розовато-лиловыми переливами. Вверху синело небо, разорванное в клочья древесными кронами, и солнечный свет, пройдя сквозь зеленый полог, падал на землю тысячей призрачных, полных сияющих искр колонн.

Шагая вслед за Абдаллой, Серов вспоминал службу в Чечне, не очень долгую — был он там пять месяцев, — но оставившую след. Точнее, следы, и в душе, и на теле… Вертолет со всем их взводом упал, подбитый ракетой, Серов и его сотоварищи чудом остались в живых — спасло искусство пилота да то, что летели метрах в десяти над лесом. Первый случай, когда смерть рядом прошла и по лицу крылом задела… Первый, но не последний; потом в бэтээре горел, трех ребят потерял из вверенного под команду взвода и сам был ранен. Чечня — южный край, там тоже горы и леса, пусть не такие роскошные, как здесь, однако похоже… Львы не водятся, зато под каждым кустом — по снайперу… Мог ли он тогда представить, что занесет его в Вест-Индию, а после — в Африку?.. Мог ли вообразить, что станет пиратским вожаком и поведет своих бойцов против другого пирата?.. Что будет у него фрегат с медными пушками, команда их сотен висельников и любимая жена, родившаяся в семнадцатом веке?.. Чушь, абсурд! Однако… Позади зашелестели голоса. Серов прислушался.

— Разрази меня гром! — Это был Мортимер. — Не худо бы пошарить в доме у Одноухого козла… Домишко, видать, богатый!

— Хр-р… Кр-ретин ты, Мор-рти, пустая башка! Наше дело — Стур-ра с пар-рнями отыскать, взять Кар-рамана и девчонку — и смыться по-тихому. А ты — по-шар-рить, пошар-рить… В волосне своей шар-рь и блох лови!

— Стур, девчонка капитанова… отыскать, освободить… Это все очень бла-а-родно, Хрипатый, но отчего не уцепить какую ни есть мелочевку? Колечко там, монету или камушки… Батюшка мой покойный говаривал: от пустых карманцев в душе печаль, а в животе…

— Ведр-ро помоев на твоего батюшку! Если задер-ржишься — бр-росим! Пусть сар-рацины яйца тебе отр-режут и скор-рмят псам!

— Ты, боцман, не горячись, — раздался голос Брюса Кука. — Морти, конечно, трепло, но по большому счету прав. Взять усадьбу — и ничего не тронуть?.. Это не по обычаю! Это…

Конец фразу потонул в гуле голосов:

— Серебро и посуду брать не стоит, но золотишко…

— И камушки, камушки!..

— Все одно, сарацины сами разграбят, моча черепашья…

— Обшарить по быстрому…

— А чтобы в доме не вопили, всех — на нож!

— Всех нельзя. Одноухого капитан трогать не велел.

— Его и не тронем. А остальных…

Серов обернулся, оглядел свою ватагу и произнес:

— Лес тут густой и ветви у деревьев крепкие. Кто хочет на них повисеть? Ты, Мортимер?

Позади воцарилось молчание. Потом Хрипатый буркнул:

— Слышали капитана, недоноски? Ну, так шевелите костылями поживей!

«Как дети малые», — мелькнула мысль у Серова. В его цивилизованные времена алчность рядилась в разные одежды, прикрываясь то благом народным, то заботой о своем семействе или государственными интересами, но здесь она была неприкрытой, как язвы на теле нищего. Высокие понятия о долге, верности и рыцарской чести соседствовали с корыстью, жестокостью и злобой; на одном полюсе был де Пернель, на другом — пожалуй, Тегг, с его советом не доискиваться правды, а стрелять. Самое странное, что оба были дороги Серову. «Контрасты эпохи», — подумал он и вздохнул.

Часа за два до заката, одолев десяток миль, они остановились и принялись обустраивать лагерь. Развьючили мулов и пустили их пастись, развели костер, набрали воды в ближнем ручье, и скоро в лесу запахло жареным мясом и подогретыми над огнем лепешками. Для ночлега Абдалла выбрал прогалину на горном склоне, заросшую травой. С юга, запада и востока ее обступали густой кустарник и могучие кедры, ниже зеленел дубовый лес, а на горизонте темнели скалистые вершины, словно войско марширующих гигантов в причудливых шлемах. Солнце висело над далеким хребтом, от скал и деревьев протянулись длинные тени, накрыв людей вечерним сумраком. Стало прохладнее, и корсары жались к огню.

— Когда-то тут быт равнина, — произнес Абдалла, вытянув руку на север. — Совсэм ровный мэсто до самый морэ. Гора, много гора, стоят в западный край — там, где нынче правит Мулай Исмаил.