Александр Афанасьев - Наступление ч. 3 (СИ)

Назимутдин пошел на сближение с ХАДовцем, планируя применить прием САМБО — но увидел, что на них бегут еще трое. Тогда — он резко изменил свои планы, и побежал прямо к воротам, на группу стоящих рядом с ними, с приоткрытой калиткой людей — там был советский дежурный, Назимутдин и советский прапорщик, охранявший ворота.

— Мятеж! Мятеж! — заголосил Моманд, изо всех сил стремясь добежать до калитки.

— Что? — глупо спросил Назимутдин.

Из всех, кто был там — первым сориентировался прапорщик — в конце концов, он бы военным и прошел дополнительную подготовку, чтобы стоять у этих ворот. Пока и афганский майор и советский дипломат пребывали в растерянности — он красивым ударом в подбородок в секунду выбил дух из подозрительного афганского майора, подхватил его, чтобы тот не упал — получилось так, что майор был у него как бы подмышкой, схватил другой рукой за руку советского дипломата, за которого он отвечал — и ломанулся к калитке, которая была специально приоткрыта для такого случая.

Мимо, топая как паровоз, проскочил Моманд, он был у самой калитки и не намеревался останавливаться. В калитку он ударил всем телом, не видел, закрыта она или открыта. Оказалось, что открыта, он проскочил внутрь — и в следующий момент упал от ударом приклада по голове, который нанес стоящий за воротами сотрудник КГБ. На Моманде была каска, если бы ее не было, дело бы закончилось черепно-мозговой травмой, но она была, и его всего лишь оглушило. Он остановился, как был, получивший удар кувалдой по голове — и тут на него бросились еще двое.

В следующую секунду, в дверь спиной вперед протиснулся прапорщик, просто чудо, как он сумел протащить афганского майора за собой, потом специально пробовал — не получалось. Он бы тоже получил удар по голове — но он знал волшебное слово, которое оговорил со стоящей у стены группой поддержки, и которое означало "свой". Он выкрикнул его, и по голове не получил — а следом, едва не упав. Влетел советский дипломат.

— Закрывайте! — успел проорать прапорщик

Сразу двое навалились на дверь — и вовремя, потому что с той стороны в нее с всего маха врезались афганцы. Все это безумие происходило без стрельбы, под выкрики с одной стороны, тяжелое сопение и мат — с другой. В дверь заколотили то ли прикладами, то ли ногами — но русские дверь удержали и как-то умудрились защелкнуть засов на ней. В конце концов — только недавно прошли чрезвычайные учения, и каждый знал, как действовать. В дверь барабанили уже со всей силы, тогда один из русский поднял автомат и шарахнул одиночным в небо. Удары с той стороны моментально прекратились…

— Закрыто!

— Вы… Вы… Дипломат, которого в суматохе сбили с ног, поднимался, успевая еще и отряхиваться — вы что себе позволяете?!

— Щас бы они вас…

— Вы сорвали…

Обиженного в лучших чувствах дипломата — есть такие, они и с людоедами будут вести переговоры, пока те связанные будут их до костра тащить, уже не слушали. К воротам сбегались военные, гражданские, все слышали выстрел. Рядом наконец-то связали Моманда, который активно сопротивлялся, подняли его на ноги

— Пашту? Дари? — громко кричал кто-то рядом

— Пашту. Пашту поежим[75].

— Переводчика с пушту сюда! Иван Тарасович!

— Тут я! Тут!

— Пропустите! Да разойдитесь вы…

Рядом с земли подняли Назимутдина, его не связали, но изрядно помяли.

— Держите кто-то ворота!

В центр столпотворения протолкался переводчик

— Говоришь на пушту? Это хорошо. Расскажи кто ты, и как попал в советское посольство.

— Я Моманд, сержант Моманд. Служу в афганской армии. Мятеж начинается!

— Где ты служишь?

— Четыреста сорок четвертый полк. Коммандос, я доброволец и коммунист.

— Это хорошо. Почему ты говоришь о мятеже?

— Вот этот! Он выстроил нас ночью и сказал, что надо выгнать шурави из Афганистана. А потом приказал садиться в машины!

— Кто этот?

— Да врет он все… — майору Назимутдину не дали договорить, угостив хорошим ударом поддых. Нервы у тех, кто бы во дворе окруженного посольства начинали сдавать.

— Кто этот человек?

— Это Назимутдин, майор, особист в нашем полку из ХАД. Он сказал, что шурави мятеж готовят и товарища Наджиба хотят свергнуть и убить. Надо этому помешать. Я не поверил! Я не поверил!

— И правильно не поверили, молодой человек…

— Расходимся! Расходимся! По местам! Кто не получил оружие — приказываю получить! Расходимся. Нечего толпиться.

Так, благодаря глупости сразу нескольких людей мятеж, толком еще и не начавшийся — пошел вкривь и вкось. Впрочем — от афганцев, которые толком не научились воевать без шурави и на седьмой год войны — другого и ожидать не стоило.

Переворот начинался здесь.

Рано утром, где-то между шестью и семью часами по местному времени к аэропорту Кабула, где базировался триста тридцать пятый полк — к КПП подъехали несколько бронетранспортеров и два крытых автомобиля Урал. На них были афганские номерные знаки, машины выглядели совсем новыми — они и были новыми, безвозмездная помощь по случаю предполагаемого вывода Советских войск из Демократической республики Афганистан.

Головной бронетранспортер остановился у КП, за ним, вплотную встал Урал. С пассажирского места Урала вылез полноватый, усатый, в полевой армейской форме старший майор[76] афганской армии, пошел к КП. Навстречу ему вышел зевающий, утративший всякое чувство бдительности, как говорят в армии — припухший солдат, поправляя ремень автомата. На афганца, пусть и подполковника он смотрел с чувством презрения — "зеленые" у советских солдат особым авторитетом не пользовались.

— Добрый день — начал старший майор, ничуть не смущаясь тем, что по идее разговор должен начинать младший по званию — у нас переброска на Гардез. Двадцать шестой парашютно-десантный полк.

— Документы — с большим усилием подавив зевок, сказал дежурный

Старший майор протянул ему документы, "страж врат" тупо посмотрел на них. Увы — в Советской армии были и такие вот, "припухшие от борзоты" военнослужащие.

— Ждите…

Младшему сержанту, который вышел проверять документы — хотелось спать. Еще он был зол как черт. Он был из старослужащих, "лег на сохранение"[77] — немного еще оставалось. Сержант был известным залетчиком, не раз позорил батальон аэродромного охранения, на ранний дембель рассчитывать ему не приходилось — вдобавок, командование решило напоследок сделать ему подлянку, отправив "на ворота" в чисто дедовской команде — новый комбат, с. а, вредный был, вел борьбу с неуставными отношениями и весьма жесткую. Вот он так и оказался — на воротах, когда всем "гражданам" положено в постельке дрыхнуть.

Младший сержант зашел в караулку — там был нештатный обогреватель — "козел", ночи потому что были холодные, ветерок подувал. Накрывшись бушлатами на самодельных топчанах дрыхли еще трое сослуживцев.

Выбрав себе жертву — фазана[78], не дедов же будить — дед потыкал его колено.

— Вставай, Фриц, э…

Фриц — вчера они дерябнули чарса — издавал сопливым, простуженным носом затейливые рулады и не просыпался. Он был с Краснодара, холод не любил и часто простужался.

Разозлившись, дед пихнул его коленом посильнее.

— Э, фазан, припух совсем?

Фриц наконец проснулся, лупая непонимающими глазами.

— Ты чо, Серый — осипшим голосом сказал он — обурел? Дерябнуть есть чо?

— Ша батя припрется, тебе дерябнет по хребту! Там чурки стоят, целая колонна. В Гардез вроде как хотят.

— И чо?

— Глянь, ты же в документах шаришь… Все пучком тут?

Фриц спустил ноги с топчана, закалялся, поднес бумаги к глазам.

— Ну чо?

— А хрен его знает… — ответил Фриц — запускай этих обезьян сраных, пока шум не подняли…

Напрасно специалисты ХАД полдня бились над тем, чтобы точно воспроизвести печать части — двадцать пятого парашютно-десантного. Часть с точки зрения возможности ее задействования в мятеже считалась никакой, там Танай насовал немало своих родственников, почти весь офицерский корпус закончил Рязанской воздушно-десантное и рассказам про предательство шурави ни могли и не поверить. Поэтому — их просто предполагалось блокировать силами седьмой дивизии, заблаговременно переброшенной к Кабулу. Увы — но все эти ухищрения пропали даром — какая там к чертям печать части…

Дед выругался — но делать было нечего. Сам он, несмотря на то, что проходил службу в ДРА почти два года — знал только "Чи бача, чарс аст?", "Шурави-контрол", "Бакшиш" да "Чан пайса"[79].

Скорчив серьезную морду, он вышел к афганцам.

— Ща проезжайте короче до ангаров, да?