Беглец - Андрей Никонов

Автономной Карельской ССР, и его слово весило достаточно много. Гораздо больше, чем слово бывшего агента третьего разряда.

— Просто так наши органы такое письмо бы не прислали, — сказала она раздражённо, — мы обязаны всё проверить.

— Конечно, проверим, — поспешно заверил Мосин, — поскольку товарищу Травину осталось работать туточки неделю, а точнее даже, так сказать, меньше, мы перешлём по инстанциям. А вы, Сергей Олегович, пока будьте свободны.

Руки он Травину не подал, стыдливо опустил глаза. Промыслов не испугался, крепко стиснул ладонь, громко сказал, что партия разберётся с кляузами. В коридоре Сергей столкнулся с Грунис, бывший полковой комиссар смотрела в окно, вертя в пальцах незажженную папиросу, слова Промыслова она через открытую дверь услышала, ударила кулаком по подоконнику.

— Анонимка?

— Да какая там анонимка, — Сергей уселся на выкрашенную белой краской доску, прислонился спиной к подтаявшему стеклу, — был у нас в московском угро фотограф Беленький, вроде и не цапались с ним, а он взял, и донос на меня написал, мол, из эксплуататоров и на стороне беляков воевал. Про беляков чушь, а остальное не проверить никак, губерния-то Выборгская сейчас под финнами, все книги приходские там.

— Вот сволочь, — Грунис смяла папиросу в кулаке, сунула в карман. — Я это так не оставлю, на окркоме вопрос подниму, нельзя, чтобы всякие прощелыги на товарища грязь лили. А ты куда смотрел, Коля? Почему партия не вступилась?

— Да ты, Лидия Тимофеевна, шашкой-то не маши, — Промыслов, который тоже вышел в коридор, остановился возле них, — чай не Гражданская на дворе. Разберёмся, у меня вот тоже душа не лежит огульно обвинять. Да и Сергей Олегович, смотри, держится спокойно, значит, биография чистая. Но я бы на твоём месте, товарищ Травин, в органы-то обратился и потребовал. От них письмишко пришло, может, уже порешили всё, а мы тут пар выпускаем.

— Так и сделаю, — Травин слез с подоконника, чуть было его не оторвав. — Только с делами разберусь.

Окротдел ГПУ занимал несколько зданий Старо-Вознесенского монастыря на углу Алексеевской и Свердлова, Сергею приходилось бывать там раньше, и не всегда по неприятному поводу. Гуслин ждал его возле постового.

— Товарищ со мной, я сам его отмечу.

Постовой равнодушно кивнул.

— Два часа пятнадцать минут, — говорил Гулин, показывая Травину дорогу, — ну и выдержка у тебя, я уже и пожрать сходил, и прочее пятое десятое. Другой бы вприпрыжку прискакал, а ты не торопился. Александр Игнатьевич наказал, как появишься, сразу к нему, и чтобы ни с кем ни словом не перебрасывался, вот сижу тебя тут, караулю.

Меркулов сидел в прокуренном кабинете и глядел в потолок, комната была завалена бумагами, они лежали и на стульях, и на шкафах, и даже на полу. При виде Травина особист лениво махнул рукой.

— Гриша, свободен. А ты найди себе место свободное, и садись. Только вон ту пачку не трогай.

Сергей, потянувшийся было к ближайшему стулу, снял стопку бумаг с другого, пододвинул к столу.

— Молчишь? — не меняя позы, протянул начальник оперативного отдела.

— Так ты мне сам всё сейчас расскажешь.

Прозвучало двусмысленно, Меркулов криво улыбнулся.

— Накладочка вышла, Сергей Олегович, с твоим переводом. Уже и бумаги оформили, а тут этот донос вылез, по новому месту отправили, чтобы там тебя показательно выгнать. Хорошо я успел перехватить.

— Так разбирали его уже.

— Разбирали, да только в прошлый раз, ты мне скажи, если совру, сослали тебя из оперотряда в районное отделение, а потом и вовсе из угро в детскую колонию перевели.

— Не в колонию, а в исполком Рогожский. Как же свидетели, да и Гюллинг за меня поручился?

— Исчезли все бумажки. Донос остался, резолюция — тоже, а документы тю-тю, испарились, заново придётся собирать.

— Да кто же у вас мне так подгадить старается?

— По большому счёту — никто, — Меркулов потянулся, зевнул, — представляешь, ночей не сплю, разбираю старые дела, чтобы тут всё в чистоте оставить. Ну так вот, не меня одного в Ленинград переводят, а ещё одного товарища, из Москвы. И он тоже с собой своих людей тянет, на твоё место хочет доверенного человека поставить, должность-то хоть небольшая, но важная, начальник отделения связи — он всё обо всех знает, там биография как стёклышко быть должна, малейшее подозрение, и сразу отказ. Ну а поскольку бумаге ход даден, останавливаться уже никто не будет, не только место потеряешь.

— Ну и контора у вас, — в сердцах буркнул Травин, — чистый гадюшник.

— Не без греха, — согласился Александр Игнатьевич, — старых-то спецов вычистили, а новые разные приходят, кто по зову сердца, но есть и такие, кто выгоду свою ищет, и личные интересы вперёд дела ставит. Но ничего, погоди, мы с ними разберёмся. Не сразу, лет может десять пройдёт, каждого, кто своё истинное лицо показал, к ответу призовём, а то и к стенке поставим. А пока вот так приходится изворачиваться, ты уж прости.

— Так я уже и вещи все в Ленинград отправил, — растерянно сказал Сергей. — И квартиру снял, и с Мухиным договорился, Лизку вон, отвёз на выходных, да и мотоцикл уже перегнал.

— Отвёз — это хорошо, — хозяин кабинета открыл ящик стола, достал бежевую бумажку, — потому что ты, товарищ Травин, с этой минуты находишься на ответственном задании. Отбываешь в командировку.

Сергей пожал плечами, к подобным выходкам Меркулова он уже привык.

— Ты рожу-то не строй кирпичом, для тебя стараюсь, нельзя тебе сейчас в Ленинград, закопают особо рьяные товарищи, им только повод дай. Поэтому отправишься вот сюда, — и он протянул Сергею картонный прямоугольник.

Травин повертел в руках билет на бесплатный проезд в купе второй категории спального вагона прямого сообщения на двадцать шестое марта с Северного вокзала, курьерский 2/1, на имя Добровольского Сергея Олеговича, старшего снабженца Госспичсиндиката.

— С фамилией не ошиблись? — уточнил он.

— В самый раз, — Меркулов чуть дёрнул глазом, видимо, собираясь подмигнуть, но передумал, — а то не знакомая? Читал я, какие ты изумительные истории доктору Зайцеву рассказывал, и аж дыхание задерживал, до того красочно и главное, правдоподобно изложено, куда там «Голове профессора Доуэля» или «Аэлите». Тебе бы, Травин, книжки писать, а не кулаками махать.

Сергей замер в ожидании приступа головной боли, но на этот раз пронесло. Когда-то, точнее — всего семь лет