Нерушимый-9 - Денис Ратманов

class="p1">Круминьш медленно развернулся, вскинул голову, чтобы смотреть Сэму в глаза.

— Скажи, Сэм, ты ведь вдовец? Сколько баб похоронил? Закапываешь их вместе с кроватями?

Казах захлопал глазами, не понимая, куда он клонит. Марк продолжил:

— Представляю, какой тебе мамонт нужен, чтобы сдержать натиск и не сдохнуть по тобой.

Левашов закинул голову и расхохотался. Улыбнулся Цыба. Захихикал Гусак. Сэм сжал челюсти, раздул ноздри, схватил Круминьша за грудки и встряхнул.

— Сука, я ж извинился!

Круминьш был разъярен, хоть эмоций и не показывал, потому оттолкнул Сэма — затрещала футболка — и процедил:

— Я слегка вас переехал катком. У вас теперь нет ног. Мне очень жаль.

— Шешенс-с-с, — прошипел Сэм.

— А чего это вы злитесь? — продолжил иронизировать Круминьш. — Я же извинился.

Сэма, которого несколько дней долбал Саныч и клевали все кому не лень, захлестнуло единственное желание — размазать Марка по стене. Я вовремя уловил порыв, метнулся между ним и прибалтом, повалил нашего напа подсечкой, оседлал и взял на удушающий.

— Сэм, попустись!

Он и не думал, извивался подо мной, как крокодил на родео. Ну, если бы крокодилы участвовали в родео, выглядело бы это примерно так. Хотел убить Круминьша, меня, Санычу башку открутить.

— Тихо, Сэм! Ты ж не хочешь вылететь? — снова попытался его присмирить я.

Довод не помог, теперь Бекханов обратил свою ненависть на меня.

— Или сесть? — взывал к его благоразумию я. — Ша!

Ему удалось-таки перевернуться набок, и он попытался меня долбануть о скамью. Грохот стоял такой, что в раздевалку влетели и Димидко, и Древний, все столпились вокруг, но разнимать нас никто не лез. Я сжал рычаг на бычьей шее казаха, и он начал терять силы, но до последнего тянулся к моему лицу, рассчитывая выдрать глаза, и брыкался. Наконец затих и обмяк. Я откинулся на спину, хватая воздух.

Все молча смотрели на нас. Наконец Димидко проговорил:

— Это что еще за номер, Нерушимый, а?

В раздевалке было так тихо, что заметалось эхо его голоса.

— Он не виноват! — вступился за меня Микроб, вышел на шаг вперед.

— Бекханов хотел броситься на Марка, Саня его остановил, — поддержал его Клыков.

Димидко упер руки в боки.

— Вот так просто взял и бросился? А? — Он уставился на Круминьша. — На пустом месте? Знаю я твой язык!

— Вы меня еще и виноватым делаете? — удивился Круминьш.

Похоже, он искренне недоумевал, почему это глумиться над простоватым Сэмом всегда было можно, а теперь вдруг стало нельзя.

— Марк, ну, если по-чесноку, ты его достал, — встал на защиту Сэма Колесо. — Неужели не видно, что мы все на взводе? Чего язвить?

Круминьш изогнул рот в презрительной ухмылке.

— А ты на мое место на поле метишь, или просто у вас… этническая солидарность?

Вот теперь Колесо рванулся к прибалту.

— Ах ты сучоныш гнилой!

— Отставить! — рявкнул Димидко. — Круминьш, заткнуться! Еще слово — и пошел нахер из команды! Устроил мне тут!

— Я? — вскинул брови Марк.

И тут не выдержал всегда молчаливый Лабич, выпрямился и будто зачитал приговор:

— Ты. Ты унижаешь других.

Белорусы закивали.

— Когда это я?.. — повторно удивился Марк, но договорить ему не дал Думченко:

— Рот всем затыкаешь, как идиотам.

— Твои дебильные под**ки про картофан достали! — возмутился Бурак. — И достало, как ты глотаешь первую букву моей фамилии, чтобы получилось Дурак!

Димидко вздохнул. В этот момент зашевелился Сэм, открыл глаза, сел, потер горло и прохрипел, указав на прибалта пальцем:

— Мне нравится «Титан», братаны. Я понимаю, что потеряю. Но с ним играть не буду. Так что или он, или я.

Проходя мимо, Сэм легонько толкнул меня кулаком грудь:

— Спасибо, братан! Зла не держу.

Димидко открывал и закрывал рот, не зная, что предпринять. Я его понимал и сам не знал, как поступил бы на его месте. Сэм — невосполнимая потеря для команды. Но если тренер позволит себя шантажировать, невосполнимо потеряет лицо, его перестанут уважать, поймут, что он ведется на манипуляции, и могут сесть на шею.

— Сутки тебе на раздумья, — крикнул он в спину Сэму, но тот даже не обернулся, тогда Саныч добавил: — Двое суток! Остынешь, приходи.

Казах обернулся возле двери и проговорил без злости:

— Марк — гнилой человек, шешен-с-с. Я буду на него кидаться, да, и когда-нибудь убью. Так что нет.

Тихонько закрылась дверь, все посмотрели на Круминьша, который складывал вещи, как будто ничего не случилось и не он спровоцировал одного из лучших игроков.

Выгнать Круминьша, что было бы меньшей потерей, Димидко тоже не мог, потому что это Сэм буянил и чуть не покалечил прибалта, который просто ляпнул типа не подумав. Кулаки против слов — как-то все-таки перебор. Но что Круминьш давно и упорно нарывался и интеллектуально доминировал над всеми, кто был хоть капельку попроще или скромнее, поняли на и на своей шкуре прочувствовали все.

Не стебал прибалт только меня, Жеку с Игнатом, Микроба и Ведьмака. Причем последнего после того, как Ведьмак прижал его к стенке и пригрозил прибить.

— Круминьш, — проговорил Саныч, — из-за тебя мы потеряли сильнейшего игрока. Так что или ты извиняешься и возвращаешь его, или уходишь вместе с ним. Таковы мои условия. Точка.

Не самый лучший выход, но, пожалуй, единственный, при котором тренер сохранит последнее слово за собой. И очень хреново, что это все происходит за несколько дней до сложнейшего матча!

Прибалт внешне так и остался невозмутимым, хотя в душе у него был девятый вал. «Меня, копытом в лоб? И кто???»

Черт, придется мне немного покривить душой.

После душа я специально задержался, чтобы остаться наедине с Круминьшем, который копался по обыкновению долго, а потом залип перед зеркалом. Я встал чуть в стороне, чтобы не видеть проклятое зеркало.

— Объявление в эстонском метро, — с прононсом, растягивая слова, проговорил я: — О-о-острожно… две-е-ери… за-а-акрываются. Сле-е-едующчая ста-а-анция… Вот она. У вас в Эстонии все так копаются? Неудивительно, что тебя в защиту поставили: скорость не та.

— Я латыш, — отчеканил он.

— Да какая разница, все карелы на одно лицо, — продолжил его доставать я.

И опять эта прямая напряженная спина. Круминьш медленно развернулся.

— Чего ты хочешь? Тебе мало того, что я потерял работу?

Я покивал, сделал скорбное лицо.