СССР 2010 Жить стало лучше, жить стало веселее! (СИ) - Алексей Викторович Широков

замечательно. Комсомол — это кузница кадров партии! И слова хорошие. Как там… любовь, комсомол и весна. Замечательно!

— Но всё же я считаю, что выбор композиций не соответствовал сути Первомая, — то ли из вредности, то ли потому, что затаила злобу, но старая знакомая из районного управления комсомолом не собиралась нам петь дифирамбы. — Первая — «Здравствуй, товарищ труд» — действительно подходит. Но остальные… Если про продолжающийся бой ещё можно принять в свете борьбы с мировым капитализмом и буржуазией, то причём тут любовь и весна, товарищи?

— Ой, прекратите, — отмахнулась тётя с химией и вздохнула с явно ощущаемой грустью. — Любовь всегда при чём. Очень хорошая песня. К тому же авторы — школьники из нашего района. Тут не палки в колёса ставить надо, а наоборот, помочь, чем можем. Например, со вступлением в Союзы писателей и композиторов.

— А не рановато? — поморщился полный, лысоватый дядечка, из-за духоты обильно потевший и то и дело протиравший лысину платком. — Песни, конечно, хорошие, но, как мне кажется, рановато для столь серьёзного шага. Пусть школу сначала закончат. А вот в остальном поможем. Даже диск издать можно. Только надо сначала комиссию в Минкульте пройти. Вот этим мы вполне можем заняться.

— Диск из трёх песен? — скривилась комсомолка. — Это несерьёзно.

— Почему трёх? — удивился директор. — Леночка, ты же говорила, у вас больше материала?

— Конечно, — закивала Зосимова, — как минимум двенадцать песен готовы, правда, у некоторых ещё нет аранжировки. Но, если Гульнара Исламовна поможет, мы за неделю управимся. У меня самой пока ещё плохо получается.

— Неправда, — оборвала ту наша учительница музыки. — Не слушайте её. Лена потрясающе талантлива, я бы даже сказала, гениальна. Ей обязательно надо идти в музыкальное училище, получать профильное образование. А затем в консерваторию. Уверена, что музыку, которую напишет Лена, будет слушать весь мир.

— Да, да, конечно, — закивал дядька. — Но у вас же ещё и автор стихов есть? А он где? Не пришёл?

Тут я понял, что пора валить. Я люблю, когда меня хвалят, но тут как бы не за что. Да и не хотел я встречаться с комсомолкой, она с прошлого раза на меня волком смотрит. Хотя, казалось бы, чего такого, сама начала там понтоваться, возьмём, не возьмём. А как сверху шикнули, мигом притихла. Так что я поднялся и тихонечко побрёл в сторону выхода, стараясь прятаться за спинами других школьников. Но не прокатило.

— Семён! — Зосимова, хоть и ростом не удалась, зато обладала не только острым слухом, но и не менее верным глазом. — Семён, постой! Погоди!

Если бы в дверях не было пробки из младшеклассников, старающихся побыстрее оказаться на свободе, я бы сбежал. Вот честное слово, дёрнул бы, сделав вид, что не услышал. А так пришлось оборачиваться и идти к счастливо скривившемуся при моём виде директору. Ну да, я тоже вас люблю на расстоянии. Чем дальше, тем крепче.

— Вот познакомьтесь, — Иван Сидорович обнял меня за плечи и потряс. — Наша гордость! Семён Чеботарёв, девятый «а» класс. Юниор, имеет грамоту от КГБ за помощь в задержании опасного преступника и пишет прекрасные стихи.

— Наслышан, наслышан, — протянул мне руку мужик. — Это ведь ты в парке отличился? Молодец, спас район от позора. А то и весь город! И стихи пишешь хорошие, я прям молодость вспомнил! Отличные стихи! Марина Никаноровна, может, мы поможем молодому дарованию? У нас какие-нибудь литературные премии присуждают? Кто этим занимается? Зимовский?

— Не-не-не, не надо мне премию! — я тут же принялся открещиваться от такой радости. — Спасибо, но не считаю себя достойным.

— Это ещё почему? — всплеснула руками пергидрольная. — У тебя талант!

— Да нет у меня никакого таланта, — я был честен с собой, и даже перспектива получения определённой денежной суммы меня не соблазняла, потому как в дальнейшем эта премия могла сыграть весьма негативную роль. — И стихи эти, они как бы не совсем мои.

— Что ты имеешь в виду? — нахмурился райкомовец. — Хочешь сказать, ты их у кого-то украл?!

— Я неверно выразился, — пришлось шустро шевелить мозгами, чтобы выкрутиться, впрочем, рабочая версия у меня уже была заготовлена. — Просто понимаете, как бы объяснить. Вот, Лен, ты, когда музыку сочиняешь, сидишь, поди, мучаешься. Ищешь формы, созвучия там, вот это вот всё. То есть не бац — и мелодия готова, а работаешь, тяжело и упорно, так?

— Ну… да, — кивнула Зосимова. — Бывает, что что-то не идёт, приходится с нуля переписывать.

— Вот! — я наставительно поднял палец. — А у меня всего этого нет. Я не пропускаю эти стихи через себя, не рожаю их в муках, если хотите. Я их вообще не пишу. Просто у меня, как у энергета, есть небольшое отклонение от нормы. Я при медитации впадаю в сатори. Знаете, что это такое?

— Болезнь какая-нибудь? — комсомолка отодвинулась от меня, обдав презрительным взглядом.

— Нет, это… — начал объяснять я, но меня перебили.

— Просветление, — учительница музыки таращилась на меня словно видела в первый раз. — Очень редкое явление. Способность отрешаться от всего, сосредотачиваясь лишь на одной мысли. Я слышала, что такое иногда бывает, но ни разу не видела человека, способного на это.

— Да, именно так. — Я благодарно кивнул Гульнаре Исламовне. — И в этом состоянии я буквально выпадаю из жизни. А когда прихожу в себя, не могу вспомнить, чем занимался. Это сложно описать. И вот иногда после медитаций в голове возникают стихи. Уже готовые, понимаете. Я даже не думал ни о чём таком, просто шутка подсознания. Или послание от ноосферы, кто его знает. Поэтому я не могу считать их своими, точнее, могу, но не хочу переходить дорогу другим, настоящим поэтам, которые эти стихи выстрадали, выносили. Это просто нечестно будет с моей стороны.

— Весьма достойная позиция, — уважительно кивнул лысоватый дядька. — Иван Сидорович, моё уважение. Какая смена растёт, а?! Ну, раз от премии отказываешься, тогда, может, сам чего-нибудь хочешь?

— Помогите выйти на филармонию, — естественно, у меня было много чего попросить, но я решил не выбиваться из образа хорошего парня. — Вам это всяко проще, чем мы сами будем пороги обивать.

— А зачем тебе? — тут удивились все,