Владимир Поселягин - Мы - истребители

— С авиаконструкторов.

— Хорошо.

— Так, Яковлев сам приезжать отказывается, велел привезти тебя к нему, когда начнешь ходить.

— Да пошел он тогда! Надо — приедет. Это я ему нужен, а не он мне. Что с остальными?

То, что у Яковлева барские замашки, я слышал еще в свое время. Общаться с подобными людьми мне приходилось постоянно, и тут их видеть не то что не мог, а просто не хотел. Надо — придет, не надо… на х… я его видел.

— Лавочкин очень хочет с вами пообщаться. Просто рвется… — продолжил особист, но был прерван мною.

— О как? Знаете, а вот с ним я бы встретился. Это можно организовать?

— Да, он сейчас в Москве. Когда его записать?

— На вчера, — коротко ответил я, получив в ответ внимательно-оценивающий взгляд Путилина.

— Понятно. Тогда завтра в девять утра. У тебя как раз заканчиваются процедуры, да и Елена Степановна уже осмотрит, вот я его и проведу.

— Это все хорошо, но мне нужен мой дневник. Он с вещами? — спросил я и по лицу сержанта понял, что ляпнул глупость.

— Нет, конечно. Твой дневник теперь считается документом особой важности, он опечатан, лежит у меня в сейфе.

— Вот и его прихватите. Нужно будет много что продемонстрировать Семену Алексеевичу.

— Ты его знаешь?! — удивился особист.

— Просто слышал. Что там дальше?

— Так… Гудков подал заявку. Его сейчас нет в Москве, вернется через десять дней.

— Вот как вернется, так и встретимся.

— Петляков тоже заинтересовался тобой. Но он в Москве только через месяц появится. Где-то на одном из эвакуированных заводов работает.

— Понятно. Как вернется, так и поговорим, — ответил я так же, как и в случае с Гудковым.

— Пионеры… Пресса… Насчет них пока ничего нет. Нужно дождаться получения разрешения на встречу. А пока давай обсудим, что будем делать с твоей будущей речью. Мне должны были привезти пробный набросок, но не привезли, так что давай своими словами. Я тут накидал возможные вопросы, так что давай буду задавать, а ты на них отвечать. Согласен?

— Конечно, — ответил я, пожимая плечами и морщась от вспышки боли в боку. Рука меня не тревожила.

Ночь прошла спокойно. Кошмары на этот раз не мучили. После осмотра и всех процедур я лежал на здоровом боку и уже без особого интереса читал опостылевшую на второй день газету.

«Блин, кроссворда нет… И сканворда… Даже занюханного ключворда нет!»

Только я отложил газету в сторону, как после стука отворилась дверь и Путилин пропустил в палату моложавого мужчину средних лет в полувоенном френче. Я только потом узнал, что такие носили в тылу гражданские начальники. Почему в нем был Лавочкин, не знаю. Видимо, накинул то, что было. В руках сержант держал запечатанный конверт с грифом «совершенно секретно».

— Здравствуйте, Семен Алексеевич. Привет, Сань. Присаживайтесь, — указал на стоящий рядом с кроватью стул.

— Здравствуй, Вячеслав, — ответил Лавочкин, с интересом рассматривая меня.

— Вы меня так пристально разглядываете…

— Извини, просто я впервые разговариваю с летчиком, который так воевал на моей машине.

— Да-а. «ЛаГГ», сколько раз он выручал меня из казалось бы безвыходных ситуаций…

— Вам так понравилась моя машина? — обрадованно спросил конструктор.

— В общем-то нет! — твердо сказал я, глядя Лавочкину прямо в глаза.

Мои слова Семёна Алексеевича не удивили, это было видно. Похоже, все болячки «ЛаГГа» он знал не хуже меня. Ещё было видно — ему приятно, что самый результативный летчик Союза летает на его машине. И при всём при том конструктор никоим образом не показал, что неприятно удивился моему отзыву. Молоток. Хорошо держит удар.

— Я думаю, вы сами знаете, что с «ЛаГГом» не так. Не так ли?

— Вы не ошиблись, Вячеслав. Детских болезней у него много, — согласился со мной Лавочкин.

Уважаю. Не знаю, может, он ожидал всяческих восторгов в адрес своего детища, но, похоже, своими словами я только подтвердил его мысли.

— Вот о них мне бы и хотелось поговорить. Думаю, я когда-нибудь выйду из госпиталя, и мне бы хотелось сесть на НОВУЮ СЕРИЙНУЮ машину.

— Я так понимаю, Вячеслав, вы хотите мне что-то предложить? — чуть подался ко мне Лавочкин.

— Много что. Только боюсь, как бы нам дня не хватило. Товарищ сержант госбезопасности, я могу получить свой дневник? — официально обратился я к особисту.

Путилин, который, присев в уголке, с интересом слушал наш разговор, встал и, подойдя, вскрыл пакет. Получив дневник в руки, я стал быстро его листать.

— Вот, — сказал, открыв нужную страницу.

— Что это? Он немного похож на «ЛаГГ», — пробормотал конструктор, с большим увлечением рассматривая рисунок Ла-5.

— Вообще-то это и есть «ЛаГГ», только с мотором воздушного охлаждения.

— У него большой капот. Будет сильное воздушное сопротивление, — пробормотал Лавочкин, на глаз прикидывая конструктивные недостатки.

— Это легко компенсируется мощью двигателя.

— Двигатель… Проблема только в двигателе, — хмыкнул Семён Алексеевич, посмотрев на меня. — Точнее, в том, что его негде взять.

— У меня в июле был разговор с одним перегонщиком — они нам новую технику перегнали — вот он рассказал про моторы воздушного охлаждения, которыми завалены склады. Я этим заинтересовался, оказалось, они стоят на СУ-2…

— М-82А, — кивнул конструктор.

— Да, мне приходилось сталкивался с ними, так что ТТХ и размер мотора я знаю. Пришлось изрядно поработать головой, пока не получился этот набросок.

— Машина потяжелеет, — с сомнением сказал Лавочкин, вернувшись к разглядыванию рисунка.

— Мощь двигателя это компенсирует. А то, что он большой… Видите, какие там фальшборта? Тем более этот мотор вам в плюс: никто из других конструкторов ими не интересуются. Весь запас ваш.

— Не все. Гудков на свой прототип такой поставил. Не знаю, что у него получится, — едва поморщился конструктор, говоря о своем знакомом-конкуренте.

— Да?.. Не знал. Думаю, вам лучше объединиться. Сейчас война, главное — это помощь нашим войскам, и первоклассный перехватчик нам не помешает. Ссоры и единоличие тут неуместно.

— Я подумаю над этим, — кивнул Семён Алексеевич. Судя по его виду, он собирался вырвать листок с рисунком и забрать его с собой.

— Давайте я вам распишу его ТТХ и предназначение?

После кивка конструктора я откинулся на подушку и, мазнув взглядом по Путилину, который с огромным интересом продолжал прислушиваться, начал говорить:

— По идее это перехватчик…

Обедали мы втроём, но даже во время еды жаркий спор между мной и Лавочкиным не стихал, доходя до криков. Крики были с моей стороны, Семён же Алексеевич оказался удивительно тактичным человеком и не повышал голос даже в самый накал беседы.

Я знал все болячки будущего Ла-5 и старательно подсказывал или прямо говорил, где могли быть дефекты. Специально для Путилина в некоторых моментах уступал, говоря: «Вам виднее, Семен Алексеевич, все-таки это вы авиаконструктор».

В общем, мы проговорили до семи вечера, в конце придя к компромиссу. Я в душе радовался: все, что знал, все передал Семену Алексеевичу и теперь надеюсь, что этот довольно неплохой истребитель появится у нас раньше, гораздо раньше. Главное, добился всего, что хотел. Указал на детские болезни самолета, подсказал, как их «вылечить», и пообещал при любой возможности, поддержать его. Я не знаю, кто придет ко мне награждать, но попробую договориться о встрече с компетентными людьми, которые могли помочь в дальнейшей судьбе истребителя.

Пожав мне руку, Лавочкин вслед за уставшим особистом вышел из палаты, прижимая к груди несколько листков. Он все-таки выпросил у меня рисунок. Я не возражал: изображенный на рисунке Ла-5 до мельчайшей черты соответствовал самолёту конца сорок третьего года.

Еще я смог добиться понимания у Лавочкина, что на истребителе должны стоять пушки и… обязательно радиостанции. Я даже пошутил: «Пусть не будет пушек, главное — рации!»

Семён Алексеевич пообещал пробить эту тему, не выпускать машины в серию без связи и устранить помехи путем экранирования мотора. На моем «ЛаГГе» таких проблем не было, Семеныч с помощью инженера полка и радиста экранировал мою машину, используя запчасти со сбитых «мессеров». Остальным такого не сделали, и связь на других радиофицированных машинах была не просто плохая, а ужасная. Разговаривать фактически было невозможно.

Этот непростой день так вымотал меня, что я уснул почти сразу, как только дверь за моими посетителями закрылась.

Утро началось как-то суетливо. Быстрая приборка, испуганно-ошарашенные глаза Елены Степановны, проводящей обход. Суетящиеся медсестры и украшение палаты не удивили меня. Чего-то подобного я ждал, поэтому довольно спокойно относился к беготне вокруг. Меня, стараясь не беспокоить, приподняли и подсунули подушку под спину, устраивая в полусидячем положении.