Казачонок 1860. Том 1 - Петр Алмазный

вода расширялась, образуя мелкую заводь. До воды им было примерно с версту. Впереди — здоровый секач. За ним — три подсвинка поменьше, с еще не до конца ушедшими полосами на боках. Я постарался прикинуть, куда именно они должны выйти.

Сапсан описал небольшой круг, меняя угол обзора.

«Вот это уже интересно», — отметил я.

Кабаны двигались в сторону того места, где сегодня я делал засидку. Почти по той же тропе, которую я несколько часов караулил утром.

Я не стал ждать, пока меня снова вырубит. С усилием «отключился» от полета и вернулся в собственное тело. Глаза открылись сами. Дуб, бурка, костер — все было на месте.

Голова шумела, но не так сильно, как в первый раз.

— Ладно, птица, теперь и мне поработать нужно, — пробормотал я и рывком поднялся.

Проверил заряд в ружье, подтянул ремень, поправил папаху.

Дальше я медленно двинулся вдоль ручья, чуть в стороне от основной тропы. Ступал осторожно, выбирая места, где меньше сухих веток, вспоминая науку Якова. Сердце билось от охотничьего азарта. Тут промахиваться нельзя. До знакомого изгиба я дошел минут за десять.

Чем ближе был нужный поворот, тем я становился собраннее. Ветер дул в мою сторону, и это сейчас, конечно, на руку. Я первым почувствовал запах зверя. Осторожно раздвинул ветки и выглянул. Картинка почти полностью совпала с тем, что я видел сверху. У воды стоял крупный секач, рыл грязь у самого берега.

Чуть в стороне, на границе кустов, копошились три подсвинка, выбирая что-то из травы и листьев.

«Старшего мы трогать не будем, — мелькнула мысль. — Одного подсвинка мне за глаза.»

Я медленно поднял ружье, упершись прикладом в плечо. Прицелился в того, что стоял боком, ближе всех. Подсвинок был средней руки, килограммов двадцать пять — тридцать по моей оценке.

Я задержал дыхание, прицелился и нажал на спусковой крючок. Выстрел раскатился по балке. Несколько птиц взметнулись из соседних кустов. Секач дернулся, поднял морду, громко хрюкнул. Подсвинок, в которого я целился, перевернулся через голову, дернулся и затих. Остальные дружно дали деру в кусты. Секач еще секунду вслушивался, но, не найдя врага, ушел за ними, ломая ветки.

Я не стал дергаться сразу. Подождал с минуту, прислушиваясь, пока звуки, издаваемые семейством, не удалились полностью. Только тогда я вышел к добыче.

Подсвинок лежал на боку, пуля вошла чуть за лопаткой. Крови натекло немного.

— Извини, дружок, — тихо сказал я, наклоняясь. — Мне еда нужна.

Сначала я проверил, не шевелится ли еще, потом прикоснулся к его ноге и переместил того в свой сундук. Немного расплылось в глазах. Хорошо, что еще кровь не пошла носом.

Работать с тушей посреди тропы — так себе идея, поэтому я отправился на место своей стоянки. Вернулся к дубу налегке. Для начала — дело привычное: кровь. Я перерезал горло, и выпустил кровь на землю. Из нее, конечно, замечательную кровяную колбасу можно было сделать. Но сейчас совсем возиться не хотелось. Тем более у меня рядом попугай голодный прыгает.

Тушку я подвесил за задние ноги к толстой нижней ветке. Нож в руке сам нашел привычные линии. Вскрыл брюхо, аккуратно вынул внутренности, отделил то, что еще пригодится, остальное оттащил в сторону, подальше от стоянки.

Сапсан, дожидаясь своей доли, не отходил ни на шаг. Пытался по-разному намекнуть, что пора бы и рассчитаться с разведчиком. Прыгал по траве, дергая головой, то глядя на меня, то на тушу.

— Ага, — усмехнулся я. — Чуешь, мясо, Хан?

Я отделил кусочек еще горячей печени и положил на камень. Хан шагнул вперед, клюнул, проверил, дернул еще раз — и тут уже сомнений не было. Эту еду он одобрил. Птица увлеклась до такой степени, что почти перестала на меня смотреть.

Только иногда вскидывала голову и коротко вскрикивала, будто торопила: «Давай еще, не жалей!»

— Не наглей, Хан, — сказал я со смехом. — Себе тоже оставить надо, да и переедать вредно!

Но, если честно, видеть рядом живого сокола, который вот так берет мясо у меня из рук, было чертовски приятно.

«Вот у меня и появился боевой товарищ, — подумал я, — он мне и разведку заменит легко.»

Я разделал тушу, ободрал шкуру, разложил все по кучкам. Что в дело пойдет — отдельно, что хищникам — подальше от стоянки оставил. Пару приличных кусков порезал и отправил в котелок. Залил водой из ручья, добавил щепотку соли и сушеных трав, что Алена заботливо сунула с собой.

Пока мясо доходило, прикинул, что делать с остатками.

— Килограммов двадцать здесь точно будет, — пробормотал я, глядя на то, что решил спрятать в сундуке. — Дотащу.

Перед самым выходом к станице достану, так и появлюсь. И волки сыты, и у станичников лишних вопросов не появится. Я еще раз вызвал сундук и переложил в него большую часть приготовленного мяса. Для сапсана сделал отдельную «пайку». Из оставшегося свежего мяса, печени, сердца нарезал приличную кучу небольших кусочков и сложил их в кастрюлю. Она у меня еще из усадьбы Жирновского жила, жалко было бросать. Припоминаю, как на болоте из нее щи хлебал.

— Это твоя миска, Хан, — сказал я, ставя ее чуть в стороне от костра. — Голодным не останешься.

Сапсан, наевшийся печени, забрался повыше, на ветку. Сидел, нахохлившись, копаясь в перья. Похлебка в котелке наконец дошла. Я снял его с огня, дал чуть остыть и поел, не торопясь. Жирный, наваристый бульон, куски мяса. После такого дня ничего лучше и не надо, чтобы силы восстановить. Даже голова перестала напоминать о себе.

Посуду я сполоснул в ручье, остатки костей отнес подальше, чтобы ночью никто лишний раз ко мне не заглянул.

— Никуда я сегодня не пойду, — сказал вслух. — Ночуем тут, а утром — домой.

Солнце клонилось к горам, лучше выспаться, чем в темноте шлепать по балке с кабаньим духом вокруг. На ночлег я выбрал место чуть в стороне от дуба. В густых кустах нашел небольшое углубление, где меня не будет видно ни с тропы, ни издали.

Бурку разостлал на земле, сверху кинул одеяло, чтобы и мягче, и теплее. Костер я погасил полностью. Ружье положил рядом, так, чтобы рука сама его находила. Сапсан перелетел с дуба ближе и устроился над моим «лежаком», на ветке.

Пару раз встрепенулся, расправил крылья и притих.

«Хан, ты дежурный по лагерю!» — передал я мысленный образ птице, устраиваясь поудобнее.

Глаза сами закрылись почти сразу. День выжал меня досуха — охота, свистулька, полеты… Вырубился так, что даже сновидения не запомнил. А очнулся резко.

Первой мыслью было, что