Варяг I - Иван Ладыгин

Гонец, молодой парень с умными, испуганными глазами, вытянулся в струнку. Он явно боялся Сигурда больше, чем недавнего боя.

— Конунг Бьёрн шлет приказ, ярл Сигурд, — начал он, четко выговаривая заученные слова.

Сигурд молча кивнул, не удивившись новому статусу родича. «Весельчак» по праву мог теперь называться конунгом.

— Все ценное — серебро, оружие, ткани — грузить на ладьи и везти на Буян. Пленных разделить: сильных и здоровых — тоже на Буян, стариков, женщин и детей — оставить здесь, их дело… — гонец запнулся, — их дело обустраивать жизнь под новой рукой.

Сигурд хмыкнул одобрительно. Прагматично. Так и надо.

— И… — гонец сделал глубокий вдох, — конунг приказал подготовить ладью. Не самую плохую. Ладью для Эйрика и его жены. Для погребального обряда. Их нужно сжечь. С оружием и добром.

Сигурд опешил и медленно повернулся к гонцу. Его глаза сузились.

— Сжечь ладью? — тихо переспросил он. — С добром? Добро на щепки пускать — дорогое удовольствие! Эйрик был лисой. Хоть и сдох как волк. Чествовать его — себя не уважать. Мы что, Валькириями заделались, чтобы каждого встречного-поперечного с почестями провожать?

Гонец побледнел, но стоял неподвижно. Видно было, что следующую фразу он вызубрил дословно, как заклинание.

— Конунг приказал передать именно так: «Пусть тот, кто храбро сражался, найдет дорогу в Вальхаллу не пешим, а на палубе своего драккара. Чтобы Один видел, что мы побеждаем сильных, а не бьем слабых. Это прибавит нам славы в глазах богов и живых».

Сигурд замер. Он был старым и опытным воином. Он почуялв этом жесте отнюдь не сентиментальность Бьёрна — того он знал как себя. Он чуял политику. Расчетливый, дальновидный ход. Инвестиция в репутацию. Весельчак желал показать и своим новым подданным, и будущим врагам: Бьёрн не только грозен, но и справедлив. Он уважает доблесть, даже в противнике.

Молчание затянулось. Наконец Сигурд резко выдохнул, словно хотел плюнуть, но передумал.

— Ладно, — процедил он сквозь сжатые зубы. — Будет по воле ярла. Так и быть. Ладью выберем… ту, что похуже, но чтоб сразу не развалилась, как загорится. Оружие дадим… попроще. Погнутое и сломанное. Еду сунем не самую свежую. Хлеб там черствый, мясо — с краю туши. Пусть знает, что путь в Вальхаллу, хоть и на ладье, пройдет экономным шагом. Славы мы ему добавим, а вот добра своего зря терять не будем.

Гонец кивнул и поспешил ретироваться, радуясь, что пронесло. Сигурд остался стоять, глядя на суету в захваченном борге. В его глазах читалось тяжелое и неохотное понимание ситуации.

* * *

Буян встретил драккары оглушительным гвалтом. Причал был забит народом. Жены, матери, дети, старики — все, у кого хоть кто-то был в походе, столпились у воды, вглядываясь в приближающиеся силуэты кораблей.

Астрид стояла среди них, но ощущала себя так, будто находилась за глухой стеной. Их смех, внезапные вскрики радости, когда кто-то узнавал на носу ладьи знакомую фигуру, — все это долетало до нее как приглушенный шум из другого мира. Ее одиночество ощущалось на физическом уровне: оно давило на плечи, предательским змеем сворачивалось в животе.

Она вглядывалась в каждое лицо на кораблях.

Вот показался знакомый шлем!

Ее сердце на мгновение ёкнуло, затрепетало, как мотылек у огня. Но она обозналась. Самого Рюрика нигде не было. Ни на носу, ни у весел, ни среди тех, кто готовил корабли к швартовке.

А с кораблей уже сносили первых мертвецов. Их клали на импровизированные носилки из щитов и несли вверх, к поселению. Бледные, застывшие лица; одеяния, перепачканные кровью — от одного этого зрелища ее бросило в холодный пот. А вдруг и он там? Вдруг и он лежит среди этих молчаливых, страдающих теней?

К берегу сошел Бьёрн. Он выглядел усталым: его лицо осунулось, а под глазами пролегли глубокие тени. Его плащ был порван в нескольких местах. Но под веками горел знакомый, хищный и довольный блеск. Победа.

Он заметил ее, замершую в стороне, и твердым шагом направился к ней.

— Не ищи его глазами, дорогая племянница, — его голос хрипел от недавнего дыма и криков. — Его нет в строю.

У Астрид перехватило дыхание. Мир поплыл перед глазами.

— Он жив, — тут же добавил Бьёрн, положив тяжелую руку ей на плечо. — И невредим, насколько я видел. Он просто пока не в строю. Сейчас он служит мне щитом. Я оставил его стеречь наш новый тыл. Он теперь… Рюрик-бонд. У него своя земля, свой надел в тех краях. Мужчине нужно не только рубить, но и строить. Возводить стены, растить хлеб, крепить род. Наберись терпения, дитя мое. Он вернется к тебе. Но вернется не с кровавой добычей в руках, а с домом за спиной. С будущим!

Облегчение…

Сладкое и горькое — одновременно. Оно волной накатило на Астрид. Слезы выступили на глазах, но она смахнула их тыльной стороной ладони, стараясь выглядеть стойкой. Он жив. Он будет строить. У него своя земля. Слова звучали как сказка, как песня скальда о далеких героях.

Она молча кивнула, затем дрожащими пальцами развязала тонкий кожаный шнурок на шее. Сняла его. На шнурке висел простой, потемневший от времени бронзовый медальон — единственная память о матери. Она всегда носила его скрытно, под одеждой. Теперь она бережно завернула его в небольшой чистый лоскут от своего платья.

— Дядя, — ее голос запорхал ласточкой. — Передай ему это. Когда увидишь. Чтобы… чтобы его дом был крепким. Чтобы устоял против любой бури.

Бьёрн взял сверток, сжал в ладони. В его глазах мелькнуло что-то сложное — может, понимание, может, легкая усмешка. Но кивнул он серьезно.

— Передам. Обязательно.

* * *

Сегодня я многих спас… Но были и те, кто ушел в другой мир слишком рано…

Я наблюдал за приготовлениями к погребальному обряду с холодным интересом. Работа хирургом выжала из меня все эмоции. Мои «санитары» таскали воду и дрова, а я