Даррелл Швейцер - Секретная история вампиров

Старик долго и хрипло смеется.

— Моя кровь давно сгнила. У меня, как и у моего отца когда-то, рак внутренностей.

— Ничего подобного. У тебя самая лучшая кровь. Иначе зачем бы она мне понадобилась? Долгие годы я тянул жизненный сок никчемных людишек, питался даже кровью крыс и рептилий. Но ты — ты всегда манил меня. В тебе течет кровь гения и героя.

Старик пристально смотрит на своего противника. Его глаза, хоть и покраснели от напряжения, хоть белки утратили былую яркость, все еще сохранили темный свой цвет. И кажется, они еще прекрасно видят, что за существо приняло облик его второго «я» и научилось говорить его собственным голосом. Как ни странно, его рот — собственный рот — выражает алчность, какой не было в минуты самой страшной ярости или в мгновения страсти, а молодые глаза сверкают, словно у бешеной лисы.

— Значит, ты выпьешь мою кровь.

— Я не пью, — презрительно. — Я поглощаю. — Человеческие фразы становятся отвратительно короткими, как лисий лай. — Некоторых людей совсем просто осушить. Но не тебя. Без твоего согласия я мало что могу сделать.

Жажда. Он видит его жажду, и демон позволяет ему это видеть в каждом атоме своего нематериального существа. Именно жажда позволила ему обрести плотность физического тела.

И все же… Без твоего согласия…

Значит, все-таки существует порог, за который этот демон не может шагнуть без приглашения.

— Я повторяю, — говорит старик, ставший серым от мучительной боли, но не утративший твердости взгляда. — Если ты заберешь мою кровь, я умру.

— Нет. Ты станешь тем, кого видишь перед собой, станешь прежним. И мир снова ляжет у твоих ног. Ты станешь достаточно сильным, чтобы его взять.

Он опускает глаза. Вампир, вероятно, видит, что он задумался. Но, кажется, не догадывается, о чем именно. Он знает, что демон лжет. Сделка сулит этому существу новые силы, а для него самого закончится смертью.

За окном появился первый проблеск рассвета.

— Как долго, — спрашивает старик, — будет длиться этот процесс?

— Совсем недолго.

Он неуклюже поднимается. Приступ оставил после себя тлеющий ужас. Он устал. Этот долгий путь отнимает слишком много сил.

— Я должен написать завещание, — снова обращается он к существу за столом. — Возвращайся, когда оно будет закончено. Тогда ты получишь то, чего желаешь. Пойми, я не верю в эту сделку. Но я сделал все, что мог. Вместе со всем имуществом и властью у меня отобрали средство быстрой смерти. Значит, ты заменишь мне маленький черный мешочек с ядом, который я так долго носил на шее. Ты станешь орудием самоубийства. Меня, как и раньше, ожидают лишь мучения и смерть. Ни один римлянин не мог бы совершить больше, чем я. Возвращайся, когда я закончу писать завещание.

Он видит, как человеческая плоть внезапно начинает мерцать, и обличье, которое демон нацепил на себя, изменяется. Сможет ли он сохранить этот облик, если захочет? Но существо исчезает все с той же лисьей усмешкой на губах. От волнения он всего на миг забыл о необходимости быть на него похожим.

Он преодолевает усталость и боль, чтобы выразить последнюю волю, и наполняет завещание обманом, обвинениями, жалобами и недомолвками. Работа занимает не один день. Он распределяет богатства, которые, вероятно, никогда не достанутся наследникам. Его имущество заключается в спрятанных в тайниках запасах золота, франков, ртути, его волосах и его серебряной лампе, которую он завещает живущей в Риме матери. Позабыв о бритье, он в изнеможении падает на кровать. Один из оставшихся спутников время от времени заходит в спальню, чтобы почитать ему газеты. Он отдает не заслуживающему доверия доктору золотую табакерку со строгим наказом произвести посмертное вскрытие. Создается впечатление, что бывший император страстно желает, чтобы его тело разрезали и обезглавили — словно для уверенности в невозможности возрождения.

Приступы боли регулярно сотрясают тело через короткие промежутки времени. Между спазмами он дремлет, а иногда говорит присутствующим, что Жозефина была у него в комнате, но не стала обнимать, а заверила в их скором и окончательном воссоединении.

Еще немного. Еще немного, и смерть его заберет. Обивка за кроватью, вероятно, всегда была такой зеленой и со странными отметинами, напоминающими чей-то силуэт.

— Как долго… Ты заставил меня ждать, — говорит больной старик.

— А ты? Сколько пришлось ждать мне?

Его второе «я» уже здесь, склоняется над ним, молодой, всего двадцать три или двадцать четыре года.

— Ты приготовился? — бормочет демон.

— Последнее — скажи, как я должен дать свое согласие? Неужели ты без этого не в состоянии завладеть моей кровью?

— Я же говорил. Только у других. Слабаков. Но не у тебя — ты достойный противник. Я отведал твоей жизненной силы случайными глотками из сновидений и воспоминаний…

— Из моих мыслей?

— Нет. Твоя сила держит эти двери закрытыми. Только из твоих стремлений — и то я ошибался, пока не узнал тебя лучше. Но теперь меня ждет настоящий пир. Ты боишься?

— Нет. Я всегда был любопытным. Математика. Вот что больше всего меня интересует. И в том, что предстоит, тоже есть определенная математика.

Существо, принявшее его облик, склоняется все ближе и ближе. Старик ощущает запах его кожи, льняного белья, волос, его тепло и снова отмечает стремление демона удовлетворить его желание. И в доказательство его догадки по лицу скользит прядь молодых волос. В то же мгновение он чувствует, как кровь из его вен, сердца и мозга начинает безболезненно, а потому еще более пугающе перетекать в существо демона. Он видит и самого демона — все его существо сияет и словно бы расцветает, как обильно политое растение, и молодые глаза — его глаза — выпуклые, сосредоточенные. Слышится сдавленный стон. Наслаждения? Удовлетворения? А затем пронзительный крик, издали, как крик чайки над плато. И все же слова можно разобрать.

— Она обжигает! Твоя кровь — она обжигает!

Старик, не настолько больной, каким он притворялся, поднимает руки, будто хочет обнять любимого сына, и обхватывает демона за талию. Он, к своему удивлению, обнаруживает, что еще достаточно силен — к удивлению их обоих. Он опрокидывает демона и сам ложится на него сверху. Тот сопротивляется, но уже ясно, что его противник выбит из колеи, и процедура прерывается.

Он не дает врагу возможности ни оправиться от изумления, ни отпрянуть. Своими острыми зубами он впивается демону в горло, кусает и рвет его, а потом ощущает во рту вкус крови — растительно-зеленой, бурлящей и склизкой, но не противной, такой вкус бывает у лечебных травяных настоев и листьев герани в салате…

Вампир визжит и мечется на кровати. Что-то произошло. Император, проглотив полновесный глоток зеленого вина, скатывается набок, отпускает жертву и только сейчас замечает, как сильно трансформировался вампир.

Он раздулся, изменил и форму, и окраску. Нет больше того видения, что вытекало из стены, нет и привлекательного молодого человека, изготавливавшего ружья в Тулоне. Теперь, опрокинутый на спину, как вытащенная из воды рыбина, в постели задыхается страдающий от лихорадки и неизвестного заморского ада изможденный и толстый старик. Его осунувшееся лицо состарилось до срока, темные глаза налились кровью, а белки стали желтыми от лихорадки.

Да. Вампир все еще остается его вторым «я», но теперь это его состарившаяся и сломленная сущность. Тем не менее он все еще материален, и хоть при касании кажется не теплым, а скорее липким и влажным, до него еще можно дотронуться.

Его кровь. Его жизненная сила.

Он видел, как люди по нескольку дней шли по пустыне без воды, а потом поглощали галлоны жидкости в каком-нибудь оазисе. Нередко после этого у них на губах появлялась пена, начиналась рвота, и люди умирали. Вампир так долго ждал его крови, обходясь случайными каплями. А потом стал поглощать так стремительно, в таком количестве, так жадно… Она обжигает!

Она убивает.

Демон отравился ярким светом, остающимся в крови каждого героя даже тогда, когда он совершает ошибки и становится старым. Наполеона может покорить только Наполеон.

Император встает с кровати и отбрасывает назад пышные черные волосы, спадающие на воротник.

В каждой его жилке, во всех костях в безумной скачке бурлит и бушует жизненная сила вампира, трансформирует его тело вопреки законам времени, возвращает молодость, возможно навечно. То вещество, что содержалось в его крови и отравило противника, полученное от демона, принесло герою только пользу.

Центр Вселенной — как он только мог всерьез подумать, что может умереть? Он бессмертен.

А из дрожащей груды человеческих на вид останков доносится сдавленный стон.