Воронцов. Перезагрузка. Книга 9 - Ник Тарасов

Я осмотрел телеги — три воза, те же самые, на которых Фома привёз товар. Пустые ящики были аккуратно уложены, перевязаны верёвками.

— Фома, подожди с отъездом, — сказал я. — Мне нужно передать кое-что в Уваровку. Чертежи, заказы. Дай минут двадцать.

Он кивнул:

— Конечно, Егор Андреевич. Никуда не тороплюсь. Как соберёшься — тогда и поеду.

Я вернулся в дом, поднялся в кабинет. Достал чистые листы бумаги, перо, чернила. Начал писать, вкладывая в каждую строчку максимум информации.

Первое письмо — Митяю. Объяснял подробно: нужны стеклянные колбы для механических ламп. Много колб. Очень много. Если раньше я заказывал десятка два, то теперь речь шла о сотнях. Нарисовал на полях чертёж — цилиндрическая форма, толстое стекло, герметичное дно, узкое горлышко. Размеры указал точные. В конце приписал: «Митяй, это срочно. Государственный заказ. Делай столько, сколько сможешь. Бросай вазочки, статуэтки, графинчики для наливок — гони только колбы. Стандартные, по чертежу. Только работай качественно».

Второе письмо — Семёну. От него тоже требовались колбы, но уже для другого — ампулы для эфира. Маленькие, герметичные, с тонким носиком, чтобы запаивать удобно было. Чертёж там же. Ричард в лечебнице использовал эфир всё чаще, запасы таяли. Написал: «Семён, пробуй делать ампулы по образцу, что Митяй уже делал. Это для медицины, дело жизни и смерти. Если получится — ставь производство на поток. Спрос будет огромный. Если что — с Митяем согласуй как лучше сделать».

Третье письмо — Степану. Хозяйственные вопросы. Интересовался, как идут посевные, как картофель приживается, достаточно ли семян. Просил следить за теплицами, расширять лесопилку — понадобятся ящики, много ящиков. В конце приписал: «Степан, если в деревню ещё люди просятся — принимай. Земли хватит, работы много. Только проверяй хорошенько, чтобы не лодырей набирать. Уваровка теперь не просто деревня, это наш главный цех. Смотри, чтоб жилья хватало — если что — пусть строятся. Фома по приезду всех на учет возьмет, кто трудиться будет — либо оброк снимет, либо серебром рассчитается».

Запечатал письма сургучом, спустился вниз. Фома уже допивал чай на кухне, Машка суетилась рядом, накладывая ему пирогов в дорогу.

— Вот, Фома, — протянул я ему пакет с письмами. — Передай. Митяю и Семёну — лично в руки. Степану тоже. И вот это, — я достал ещё один свёрток, — чертежи. Для колб и ампул. Пусть Митяй изучит и с Семёном отработает.

Фома взял всё, аккуратно уложил в кожаную сумку:

— Передам, Егор Андреевич, не волнуйся. Всё будет как надо.

И тут меня осенило. Чертежи, письма — это хорошо. Но как Фома повезёт обратный груз?

— Фома, постой, — остановил я его. — У меня вопрос. Как ты собираешься везти колбы из Уваровки сюда?

Он пожал плечами:

— Как обычно. В ящики уложу, соломой переложу, верёвками обвяжу. Вон, стекло же довёз — ни одной бутылки не разбил.

— Бутылки — это одно, — возразил я. — А колбы — совсем другое. Они тоньше, длиннее, хрупче. Да и количество будет в разы больше. Если раньше ты вёз десятка два, то теперь речь о сотнях. Представь — сто колб в ящиках. Телега по ухабам скачет. Одна колба бьётся, осколки бьют соседние. Цепная реакция. В итоге — половина груза потеряна.

Фома нахмурился, почесал бороду:

— Ну… это да. Не подумал я об этом. Ты ж знаешь наши тракты. Я пока сюда стекло вёз, чуть не поседел. Каждую кочку сердцем чуял. Соломой перекладывали, войлоком укутывали. А ты говоришь — сотни колб, ампулы эти… Мы пока до Тулы довезём, половину перебьём. Убыток один будет, а не прибыль.

Я замер. Логистика. Вечная беда России — дураки и дороги. И если с дураками я ещё как-то справлялся, то дороги были мне неподвластны. Я представил себе телегу, груженную ящиками с тончайшими стеклянными колбами, прыгающую по весенним ухабам. Стук, звон, хруст… Бой тары сожрёт всю рентабельность проекта.

— Чёрт, — выдохнул я. — Ты прав, Фома. Нужна амортизация. Жесткая фиксация, но мягкая посадка.

Я начал мерить шагами двор, прокручивая варианты. Как возили хрупкие грузы в моём времени? Пузырчатая плёнка, пенопласт, мягкие подвески грузовиков. Ничего этого у меня нет. Солома? Недостаточно. Тряпки? Лучше, но не идеал.

Взгляд упал на навес, где стояла наша детская коляска.

Меня осенило так ярко, словно в голове зажглась та самая водородная лампа.

— Захар! — гаркнул я так, что лошадь у коновязи шарахнулась. — Тащи инструменты! Пилу, молоток, гвозди! И ремни! Старую сбрую тащи, всё, что есть кожаного и крепкого!

— Зачем, барин? — Захар высунулся из конюшни с недоумевающим лицом.

— Телегу переделывать будем! — весело крикнул я. — Фома, разгружай первую подводу! Живо!

Он смотрел на меня как на умалишенного, но спорить не стал.

Через десять минут двор превратился в столярную мастерскую. Мы скинули с телеги всё лишнее, оставив только раму и колёса.

— Смотри, Фома, — я схватил кусок угля и прямо на борту телеги начал чертить схему. — Проблема в чём? Колесо наезжает на камень, ось подскакивает, удар идёт в кузов, ящики бьются друг об друга. Так?

— Ну так, — кивнул тесть.

— А мы сделаем так, чтобы кузов с грузом не касался осей жёстко. Видишь коляску для Сашки? Люлька висит на ремнях. Колёса скачут, а ребёнок спит. Мы построим внутри телеги второй короб. Меньше размером. И подвесим его на кожаных ремнях к основным бортам. Он будет плавать в воздухе. Тряска пойдёт на раму, а груз будет только покачиваться.

Глаза Фомы расширились:

— Ты хочешь… ящик подвесить? Как гамак?

— Именно!

Работа закипела. Захар притащил охапку старых вожжей и подпруг. Мы сбили из досок внутренний короб — грубый, но прочный каркас. Затем прикрутили к бортам телеги мощные стойки.

— Вот здесь, — я показывал Захару и подошедшим Макару с Алексеем, — крепим балки. Поперёк, на высоте примерно с локоть от дна. Четыре балки — две спереди, две сзади.

Балки прибивали толстыми гвоздями, по два на каждый конец — чтобы держалось намертво. Пока они работали, я с Захаром резал кожаные ремни — полосами шириной с ладонь,