Целитель #07. Послание лекаря Олександра - Валерий Петрович Большаков

— Не бурчи! — мило улыбнулась «внучка», покидая кухню, и чмокнула меня в щечку мимоходом. — Разорюсь на «Поллену»!

Я проводил ее взглядом. Попой Наташа вертела умеренно, без вызова, и тихонько напевала что-то из репертуара Эдиты Пьехи.

Кажется, мне удалось. Но это так, временная ремиссия. Амурные страдания на «раз-два» не лечатся…

Я медленно встал и приблизился к окну. «Волга» цвета майонеза «Провансаль» буксовала, раскачиваясь в снегу. Дворничиха, оглядываясь на гальмующую машину, ширкала лопатой, расчищая дорожку.

«Всё будет хорошо, — в миллионный раз уверил я себя, — и даже лучше!»

Суббота, 28 января. Утро

Ирак, Эн-Наджаф

Безрадостная плоскость осточертела Ариэлю Кахлону, но иных видов тут не найти. Солнце подкрашивало пустыню в серовато-белый цвет, и деревушки, что мелькали мимо, сливались с барханами и невысокими склонами плато, источенными ветром. Мазанки, мазанки, мазанки… Песок и глина.

Юваль Регев свернул к озеру Салям, «старице» отступившего моря. Здешние пески моментом затянулись кустарником, чьи корни докапывались до живительной влаги. А вон и пальмы распустили веера листьев-опахал…

Но пыльная дорога укатывается дальше, деревца мельчают, пока не пропадают вовсе, уступая низкой, жесткой траве, и вот уже голая глинистая корка покрывает равнину, как скатерть застилает стол.

Зато мутный горизонт ломается, дробится зубчатой линией, слепленной из скучных, унылых домишек. Эн-Наджаф.

Желто-белые тона большого города разбавляются сочными мазками — блестят под солнцем зеленые купола мечетей.

— Ари! — воскликнул Гилан Пелед, разлегшийся на заднем сиденье, и потряс зачитанной брошюркой. — Знаешь, до чего этот аятолла додумался? Слушай! Где это… А, вот! «Для получения полового удовлетворения мужчина может использовать ребенка женского пола, в том числе и грудного»! Нормально⁈

— Ты не дочитал, — откликнулся Кахлон.

— Да? Э-э… А! «Однако он не должен лишать ребенка девственности, допустима только содомия…» Тьфу!

Книжонка, шелестя страницами, полетела в багажник, а Юваль хихикнул.

— Да не, ребята, я ж не против «муслимов», — развел философию Гилан. — Пусть себе молятся, кому хотят! Но извращенцев… Этих — с корнем! Ну, или под корень… Да вон, Юсуфа вспомните! Нормальный же парень был!

— Юсуф не верил ни в бога, ни в черта, — рассудительно заговорил Ариэль, протирая пистолет и аккуратно накручивая глушитель. В пустыне от пыли нет спасенья, как в море — от влажности. — Так, всё, мы — арабы!

— Иншалла! — огладил лицо Пелед.

За месяцы Аравийской войны подбородки спецназовцев из легендарного отряда «Кидон» обросли бородами, а темный загар и вовсе стер различия.

«Все мы семиты, все мы человеки», — подумалось Кахлону.

— Вон! — выдохнул Гилан, нависая над Ювалем. — Тот самый дом! Аятолла его уже который год снимает…

Джип свернул и затормозил прямо перед калиткой. В двух шагах от бампера застыл имам в длинных одеждах, и в черном тюрбане сейида. Его породистое лицо смахивало на фото Шона Коннери, если только дорисовать седую бороду.

— Это он, — обронил Кахлон, выскакивая из машины и низко кланяясь.

Недовольно покачав головой, Рухолла Хомейни толкнул резную калитку, проходя в тесный внутренний дворик, и Ари шагнул следом, продолжая кланяться, как заведенный.

Аятоллу забавлял почтительный человечек, испрашивавший прощения. Он скривил уголок рта в снисходительной улыбке, а Кахлон согнулся в последнем поклоне — и выпрямился. Пистолет с глушителем в его руке дернулся трижды, с коротким шипением выплевывая пули. Третья пробуравила лоб Хомейни, сбрасывая тюрбан.

Незадачливый диктатор упал в пыль, и перекатился, уставив стекленеющие зрачки в мутное небо. Шаловливый ветерок вырвал из мертвой руки шуршащие листки, исписанные закорючками насталика, закрутил и разнес по двору.

— Иншалла! — вытолкнул Ариэль.

Тот же день, позже

Чехословакия, Пльзень

Иржи Корда, заторможенный чех с лицом снулой рыбы, рулил машиной осторожно, соблюдая все правила. Мишин папа устроился рядом с Иржи, очень довольный — ему не улыбалось высиживать в выходной на месте водителя. На заснеженных склонах Шумавы их ждут не только спуски и прочие лыжные радости, но и деревенские яства, как то: шумавские картофельные зельники, суп «кулайда», печеная утка с кнедликами — и пиво цвета темного янтаря…

А он — за рулем «возидла»?[1] Ну уж, нет уж!

Рита, делившая заднее сиденье «Волги» с Настей и Лидией Васильевной, отвернулась к окну, пряча улыбку. За стеклом убегала назад Богемия…

— Пообедаем в Пльзене? — вывернул голову Петр Семенович.

— Ну-у, можно, — неуверенно ответила Мишина мама. — Только… Мы же все в лыжных костюмах…

— О, то не важно, пани! — воскликнул Иржи.

— Правильно! — поддержала его Настя. — Двенадцать уже, а я еще не завтракала!

— А чего ж ты?

— Сначала забыла, а потом… — понурилась «голодающая». — Пока собрались, пока оделись… Хотела же шпикачку взять, да так на столе и оставила! Представляешь, мам?

— Ужас! — улыбнулась родительница.

— Да кошмар просто!

А Рита всё поглядывала в зеркальце заднего вида. Порой на повороте оно отражало белую «Шкоду», смахивавшую на усохшую «Волгу». Легковушка держалась за ними от самой Праги.

— Подъезжаем!

Впереди обозначились шпили и купола старого Пльзеня. Новый город встречал типовыми параллелепипедами. Чистенько. Скучненько.

— Тут е одно место… — забормотал Иржи, выворачивая руль.

Рите показалось, что Пльзень состоит из сплошных перекрестков — уличные диагонали с извилинами как будто под запретом. А вот и то самое место — опрятная с виду кафешка, не ведающая дресс-кодов.

Уже после обеда — обычного комплекса, как в столовке, — Рита подошла к свекру.

— Петр Семенович, а вам не кажется, что во-он та «Шкода» нас преследует?

Гарин-старший благодушно хохотнул, пришатываясь к невестке:

— Это Мише надо сказать «спасибо», хе-хе… Нас пасут ребята из КГБ, год уже! Как только вся эта буча в Союзе поднялась, так нас сюда и сплавили, от греха подальше, к Праге поближе. Я-то сначала думал, что это Шокина идея, из министерства, ан нет! Так что, не переживай — свои!

— Ну, тогда ладно! — успокоилась девушка.

— Все поели? — «пан директор» встал, руки в боки.

— Все! — дуэтом отозвались мама с дочкой.

— Все сходили… куда надо?

— Все!

— По машинам!

* * *

«Шумава — не горы, а пригорки», — думала Маргарита, провожая глазами плавные заснеженные увалы, встопорщенные буковыми зарослями, да пышными елками. Ну, это если сравнивать с Кавказом, куда юная Ритка Сулима ездила на соревнования. А для Средней Европы и так сойдет. Если уж плюгавенький