Наследник из прошлого - Дмитрий Чайка

— Не исключено, — кивнул боярин. — А может, по неопытности просто. У него в Сотне баб не было. Так что придержим этот вариант. А мальчик наш отличился изрядно. Ольвию взял, болгарские кочевья под корень изводит. Он же теперь герой, растудыть его. Даже не знаю, что делать. Государь император уже и праздник готовит в его честь.

— Так убейте его, когда назад пойдет! — хищно оскалилась Асфея.

— Нельзя! — покачал головой Волков. — Да и не можем, если честно. Мы даже не знаем, как он вернется. Мы-то думали, что он через Измаил пойдет, а он и тут надул нас. Каган без меры зол на него, говорят… Живого по весу в золоте оценил. Мальчишка, скорее всего, через перевалы вернется, когда снег сойдет, а его вся орда гнать будет. Что с ним делать, ума не приложу. Если он в Братиславе появится, то почти всесилен станет. Пограничные войска за него горой… Да-а… Жаль… Думал, поможешь мне. А ты не хочешь добром за доброе отплатить…

— Хм… — задумалась Асфея. — Ты, дядюшка, не спеши гневаться. Может, и помогу. Помнишь Лешко Радича, это который дальний родственник Туровских? Десятая вода на киселе. Статный такой, с усами пышными… Он мне не откажет. Он мне по гроб жизни обязан. Я же его в люди вывела. И он в Братиславе сейчас.

— Помню, как же, — хмыкнул боярин. — Сам ведь просил за него. Он Восточным военным округом командует, кажется. Полюбовничек твой?

— Ну, полюбовничек, и что? — равнодушно двинула полными плечами Асфея. — Я женщина одинокая, мне без мужской защиты никак нельзя. Меня ведь любой обидеть может. Мужики, они как ключики от разных замков. К каждому замку свой ключик. Вот сам смотри, и этот пригодился.

— Что ты задумала, Асфея? — наклонился вперед боярин. — Имей в виду, убивать его пока нельзя. Это такую волну вызовет, что даже нас с тобой смоет.

— А мы и не будем, дядюшка, — зло усмехнулась Асфея. — Это другие за нас сделают.

* * *

Конец апреля 896 года.

Помощь епископа киевского Амвросия оказалась просто бесценна. Она стоила куда больше, чем тот ларец с золотом, что я отдал ему для постройки новой церкви. Святой отец помог с проводниками и даже послал гонцов в соседние городки, которые после его ручательства беспрекословно открывали ворота и давали зерно. Теперь мы за него даже платили. Уж чего-чего, а золота и серебра мы награбили порядком. Не стоило из-за такой малости с людьми ссориться, которые нас удобными тропами повели и броды показали. Так и шли мы от Киева к Галичу, делая за день двадцать миль. В городах мы больше не ночевали, потому как болгары с мадьярами плотно сели нам на хвост, и уже были в дне пути. Как ни путай следы, а догадаться несложно: мы идем за горы, в имперские земли. И пойдем мы туда по самому короткому пути. То, что нас выследили, мы прекрасно знали. Когда по речке Почайне ледоход шел, прямо на меня с того берега разъезд степняков любовался. Табуны вокруг захолустного Киева обо всем рассказали без лишних слов. Я им рукой помахал, а они по горлу ребром ладони поводили и развернули коней. Вот и пообщались.

Процветавший когда-то Галич сейчас держался на одной лишь соли. Тут ее добывали неподалеку. Соль меняли на мех, а мех через офицеров пограничных замков меняли на всякое нужное барахло из империи. От иголок и рубах до икон и железа. Тут своего почти ничего и не было. Вот так и жили, занимаясь контрабандой и платя подати великим каганам. Сам городок был почти что копией Киева и еще двух десятков таких же острогов. Только церковь здесь совсем крошечная, и вместо епископа пресвитер служил с дьяконом. И от Галича до Торуньского замка пять дней пути по горам. Туда-то мы и пойдем. Ближе ведь все равно нет ничего.

Окруженный величественными горами, усыпанными густыми хвойными лесами, Торуньский перевал петляет, словно огромная змея. Воздух здесь пронизан ароматом сосен и елей, а тишину нарушает лишь нежный шелест листвы и разноголосое пение птиц. Тут так безмятежно, словно и не идет следом за нами десять тысяч всадников, чтобы отрезать мою несчастную, украшенную изрядно отросшим айдаром башку. Горные склоны, заросшие вековыми деревьями, уходят куда-то за горизонт и скрываются в дымке утреннего тумана. Леса здесь так густы, что солнечные лучи едва пробиваются сквозь краски зелени, рисуя на земле причудливые узоры света и тени. Кое-где перевал так узок, что даже брошенный камень достанет до противоположного склона. Вдоль тропы тонкой лентой извиваются горные речушки, чьи воды сверкают кристальным, пронзительным холодом. С нетерпеливым шумом пробиваются они через ущелья и, перекатываясь через камни, создают волшебную музыку, что убаюкивает путника. Ущелья, обрамленные могучими скалами, покрытыми пушистым мхом и лишайниками, иногда нависают так, что создается ощущение, будто сами горы смыкаются над головой. Здесь бьет ключом жизнь. То и дело из кустов выглядывают почти непуганые олени и косули, а в небе парят ястребы, что выслеживают зазевавшегося зайца.

В общем, я бы тут походил с ружьишком… Здорово здесь.

А вот и замок показался. Увидев тысячи всадников, часовой на башне начал бить в колокол, поднимая гарнизон. Молодец, глазастый. Мы ведь едва показались из-за поворота, и до нас не меньше мили. Знакомые места. Вот незажившие раны кострищ, что еще не поросли травой. А вот два кургана, где лежат погибшие в прошлом походе. Тела хорватов, изрубленных мадьярами при отступлении, валяются тут и там, объеденные лисами. Их никто хоронить не собирался, они же рабы…

Я остановился в сотне шагов от стены и послал вперед парламентера. Тысячник Сулак, из племени консуяр, поскакал к воротам, размахивая белой тряпкой.

— Эй! — заорал Сулак. — Открывай! Сводный легион под командованием наследника Станислава! Мы из рейда пришли.

— Не можем! — раздалось с башни. — У нас приказ!

— Какой еще приказ? — выехал вперед я. — Я наследник Станислав. Кто здесь старший?

— Я старший, майор Младич! — на стене показался немолодой вояка, который разглядывал меня с таким подозрением, что я даже обиделся.

— Так открывай ворота, майор! — заорал я.- Чего смотришь? У нас на хвосте орда висит!

— Не могу я ворота открыть, — покачал головой майор. — Я сиятельного Станислава в