Владимир Поселягин - Осназовец

Как и с истребителями, это подразделение похвастаться большим количеством техники не могло: двенадцать штурмовиков, две зенитки, шесть машин, включая один бензовоз, и все. Ах да, неподалеку от штабной палатки находился тот, который мне и был нужен. Под маскировочной сетью стоял связной самолет, он же разведчик — «Шторьх».

Сам аэродром находился на лугу у большого села, где и было расквартировано это подразделение. Самолеты стояли под маскировочными сетями во фруктовом саду, который находился на окраине села, там же и палатки стояли, и «Шторьх» был. С учетом того что охрана была усилена, мне как-то нужно было угнать этот самолет. Но вот как?

Полчаса назад, когда я подъезжал к селу, мотоцикл спрятать было негде, со всех сторон поля и ни одного деревца, я обнаружил очередной овраг, глубиной метра полтора, и спустил туда своего коня. Достав из люльки большой кусок маскировочной сети, который трофеем достался от жандармов, я замаскировал машину. Сидор оставил там же. Проверил, как на мне сидит гражданская одежда, поправил пистолет сзади за поясом и кепку, после чего вернулся на дорогу и зашагал к селу. С этого места его не видно было, бугор закрывал, но поднявшись на него, разглядел в полутора километрах дальше белые дома села.

Когда до околицы оставалось метров сто, я разглядел пост из сложенных мешков, откуда торчал ствол пулемета. Правда, солдата у поста я разглядел всего одного, он ходил в полной форме с карабином за плечом.

Когда я подошел к посту, ко мне вышел здоровенный немец, видимо до этого он сидел за мешками, я его не видел. На нем, кроме форменных брюк и майки со свастикой, ничего не было, даже обуви, штанины были закатаны до колен.

— Стой, документы, — остановив меня, требовательно протянул он руку. Достав из кармана аусвайс, я протянул его солдату.

Такие трофеи у меня были, в сидоре три разных лежали. Этот, например, ранее принадлежал пареньку — украинскому националисту, собственноручно убиенному мной еще в мае.

Постовой изучил его и, буркнув, что я пропустил время ставить очередную отметку, вернул его мне, махнув рукой, чтобы проходил. Последняя отметка на этом документе была сделана комендатурой, что находилась в двухстах километрах отсюда. Так что все немца удовлетворило, и он вернулся к прежнему занятию — стал начищать сапоги до зеркального блеска. Прикинув размер его ступней и размер сапог, я понял, что чистит он не свои, не налезут они на его ноги.

Я зашел в комендатуру, и скучающий ефрейтор поставил мне отметку в паспорте и на довольно приличном русском поинтересовался, что я тут делаю. Пришлось объяснить, что направляюсь к родным. Тот покивал и вернул аусвайс.

Выйдя на улицу, я осмотрелся. Особо народу не было, детишки мелкие, да и все. Ну, еще на другой стороне улицы у легковой машины с поднятым капотом возился водитель. Стоявшая тут часть не вела боевую работу и отдыхала. Как я уже говорил, этот участок фронта был пока спокоен.

Погуляв по селу, я зашел в небольшой кабак, тут и такое было, и заказал себе еду, расплатившись рейхс марками. После довольно плотного ужина я покинул заведение и направился искать место для постоя. Одна женщина подсказала, где есть удобные места и меня могут принять. Мне подошел третий вариант. Хозяин довольно приличного подворья, в доме которого уже жило несколько немцев из летного состава, разрешил мне за небольшую оплату в немецких марках переночевать у него на сеновале.

Амбар с сеновалом находился в огороде, а тот выходил на фруктовый сад, в котором и стояли самолеты. Именно поэтому мой выбор и пал на это жилье. Странно, что немцы его не оккупировали, хотя с учетом того, сколько было свободных домов в селе, это уже не удивляло.

До самой темноты я рассматривал в щели, как немцы несут службу, как меняются часовые и как отдыхают. Эти, как и артиллеристы, тоже были любителями футбола, даже неплохую группу болельщиков собрали. Там и хозяин моего подворья был, он особо яростно болел. Бились техники против летчиков. Победили техники по очкам, три — два. Судя по расстроенному виду хозяина подворья и тому, как он отсчитывал деньги довольному ефрейтору, то болел он за летчиков и еще и поставил на них.

В общем, когда стемнело, я уже знал, где расположены секреты, часовые, периодичность прихода смены. Мне мешали двое часовых и один секрет. Остальные далеко были.

Посмотрев на небо, я пробормотал:

— Дождь будет.

Это было хорошо, наползающие тучи не только закроют ярко светившую луну, но и шум дождя скроет мою работу. Спать хотелось жутко, но я не мог пропустить тот момент, когда из большой крайней палатки выйдут разводящий со сменой. Именно от этого я и отталкивался.

В одиннадцать ночи, судя по стрелкам у меня на часах, вдруг по дощатой крыше амбара забарабанил дождь, да громко так, видно, что надолго зарядил.

— Охренеть не встать, — пробормотал я и стал спускаться. Дождь скрыл от меня палатку. Так-то разводящий фонариком подсвечивал, а теперь я это не рассмотрю.

Когда я выбрался наружу — хозяин, гад, меня запер, пришлось взламывать заднюю стенку, дождь перешел в оглушающий. Выбравшись наружу, я мгновенно промок до нитки, но, прикрывая рукой пистолет, спрятанный под одеждой, побежал к палатке. Слева часовой был далеко и не мог засечь меня. Успел я вовремя, как раз разводящий возвращался со сменой. Как он выходил, я не засек, видимо, в это время стенку амбара ломал, выбивая доску.

Как только они зашли внутрь, я стал оббегать часовых. У меня было три часа до следующей пересменки. Первым умер часовой слева, потом я снял секрет и еще двух часовых — основного и того, что охранял его, подчасика. Режим повышенной тревоги, похоже, еще не был снят.

После этого я побежал к «Шторьху», но заблудился, дождь вообще не позволял ничего видеть. Вышел к одному из штурмовиков, где сориентировался и направился к штабной палатке. Она была следующей. Сняв часового, я прошел внутрь. Там находилось двое: офицер, что спал на поставленных в ряд стульях, и радист с наушниками на голове. Я выстрелил несколько раз в обоих, после чего собрал летные карты, все, что были, убрал их в планшет офицера и снова вышел под дождь.

Осмотр «Шторьха» показал, что тот полностью заправлен и готов к вылету. Ну, с вылетом как раз проблемы нет, в такой дождь, в принципе, я поднимусь. Но будет сложно, так что нужно было обдумать эту ситуацию. Бросив планшет на сиденье в салоне машины, я побежал к бензовозу. На его боку я заметил несколько канистр. Как и ожидалось, в четырех было моторное масло, еще какое-то, вроде для гидравлики, а еще три были пусты. В эти пустые я самотеком залил топливо и вместе с канистрой масла перетащил их в салон самолета, поставив так, чтобы они не опрокидывались в грузовом отсеке. После этого я убрал опоры из-под колес и попытался сдвинуть самолет. Но не особо крупный аппарат, весивший всего тонну с тем грузом, что уже был в нем, не сдвинулся с места. Раскисающая земля не давала. Почесав затылок, я посмотрел в сторону грузовиков. Не факт, что засекут.

На миг задумавшись, я хмыкнул и рванул к технике, часовой там уже был снят. Меня интересовал стоявший там грузовой мотоцикл на гусеничном ходу. Он-то без проблем попрет «Шторьх», даже в такую погоду. Проблема была одна: шум. Это означало, что самолет и мотоцикл нужно откатить подальше и только там завести. Дороги сейчас пусты, сделаю это без проблем, а там, когда погода нормализуется, можно и свалить подальше.

Сняв грузовой мотоцикл со скорости, я толкнул его, тот с трудом, но все же сдвинулся с места.

— Двоих хватит, упрут, — пробормотал я и побежал в сторону штабной палатки, я там видел парашют. Вскрыв сумку, я вывалил купол парашюта и стал из строп делать буксировочные веревки.

Нет, я не собирался плести буксировочный трос длиной в километр и оттуда утащить самолет незаметно для немцев. В той большой палатке находился десяток немцев, и я решил сделать из них бурлаков, именно для этого резал шелк парашюта. Для кляпов и веревки, чтобы связать и сделать буксировочные снасти. Сперва я навесил буксировочные хомуты на «Шторьх», на четыре-пять человек, должны упереть, потом сбегал к мотоциклу и привязал к нему другой, для двоих. Только после этого достав из-за пояса перезаряженный пистолет, я направился к палатке. Дождь не прекращался, поэтому я подошел к ней незамеченным и, откинув в сторону полог, прошел внутрь. На шести койках отдыхали часовые, еще четверо резались в карты при свете керосиновой лампы, а один что-то писал на листе, кажется письмо домой.

— Руки вверх, — негромко сказал я, и когда двое дернулись к оружию, навскидку выстрелил, свалив обоих. — Я не хочу вас убивать. Если вы мне поможете, то я оставлю вас в живых. Слово чести.

Те, что спали, уже проснулись и настороженно разглядывали меня, лежа на койках.

— Что вы хотите? — негромко спросил унтер.