Прорыв выживших - Алексей Михайлович Махров

улицам сновали бойцы, у колодцев толпились механики–водители с ведрами, на аэродроме «Степной» почти непрерывно взлетали и садились самолеты. Но сегодня в этой суете чувствовалась какое–то предгрозовое напряжение.

Нас проводили прямиком к штабу. У крыльца уже ждал прадед. Петр Дмитриевич стоял, опершись на перила крыльца, и курил. Его лицо было осунувшимся, под глазами — темные, почти черные круги. Но когда он увидел нас, его глаза вспыхнули. Он не бросился ко мне, не стал обнимать. Его взгляд скользнул по мне, задержался на секунду дольше, убедился, что я цел, и затем перешел на Валуева.

— Докладывайте, сержант!

Валуев вытянулся по стойке «смирно». Его изодранный, запыленный мундир и усталое лицо контрастировали с четким, выверенным докладом.

— Товарищ полковник! Группой сержанта Госбезопасности Валуева произведен подрыв артиллерийского склада противника у разъезда №47. Потери личного состава… один человек безвозвратно. Сержант Госбезопасности Хосеб Алькорта погиб при исполнении боевой задачи. Он лично привел в действие взрывное устройство, обеспечив выполнение задания и спасение оставшегося личного состава группы.

Прадед выслушал доклад, не перебивая. Его лицо оставалось каменным, лишь пальцы, сжимающие папиросу, слегка дрогнули.

— Понятно, — он медленно кивнул. — К сожалению, потери… неизбежны. Сержант Алькорта достоин высшей награды. Посмертно. Я оформлю представление.

Он перевел взгляд на меня, и в его глазах на мгновение мелькнуло что–то мягкое, отеческое.

— Идите отдыхать, — приказал он уже более спокойным тоном. — Отсыпайтесь. Горячую пищу и чай вам принесут. Сержант Валуев, сегодня вечером в двадцать ноль–ноль — в штаб на совещание. Обстановка меняется. Немцы, судя по всему, начинают снимать с фронта и стягивать вокруг нас целые дивизии.

Мы молча развернулись и побрели к своему временному пристанищу. Знакомая хата с единственным окном казалась сейчас воплощением уюта и безопасности. На столе стояли четыре котелка с дымящейся кашей и жестяной чайник. Кто–то уже позаботился о нас.

Я скинул с себя ненавистный немецкий мундир, бросил его в угол и рухнул на свою лавку. Валуев сделал то же самое. Хуршед сел на табурет, прислонившись спиной к стене, и закрыл глаза. Его лицо было непроницаемым, но я знал, что внутри у него бушевала буря.

В избе воцарилась тишина, нарушаемая лишь мерным дыханием и треском кузнечиков за окном. Мы были живы. Мы выполнили задание. Мы вернулись. Но в нашей маленькой группе навсегда осталась пустота, которую уже ничто не могло заполнить.

Минут через двадцать хлопнула входная дверь, и в горницу вошел старшина Пасько. Он оглядел наши хмурые лица, заметил нетронутую еду на столе, тяжело вздохнул и сел на табурет в красном углу. Открыл было рот, чтобы сказать нечто ободряющее, но не стал.

— Ты где был, Игнат Михалыч? — минуты через две спросил Валуев, даже не поднимая глаз.

— Ходил в свою роту, чтобы ребят навестить, — ответил Игнат. — Но тут меня ротный встретил и сказал, что я в командировке числюсь еще три дня. Вот, стало быть, я и прибыл к месту прохождения дальнейшей службы. Накормите?

— Конечно! — вскинул на него глаза Валуев. — Вон, на столе гречка. Наверное, еще теплая. А у нас как раз лишняя порция появилась.

Сказав это, Петя снова впал в меланхолию, сгорбил плечи и уперся взглядом в пол. Пасько посидел еще минутку, но, увидев, что «храбрые разведчики–диверсанты» пребывают в тоске и печали, и не собираются из этого состояния выходить, придвинулся к столу, взял котелок, достал из–за голенища сапога ложку. Ел он чрезвычайно деликатно — не чавкал, не сопел, крошки на колени не ронял — просто образец столового этикета. Глядя на него, я подумал, что нам рано себя хоронить и тоже подсел к столу, придвинув котелок. Услышав бодрое постукивание ложек, Петя вышел из своего медитативного состояния, негромко, но заковыристо выругался себе под нос, таким способом окончательно сбрасывая слабость, сел за стол и громко сказал:

— Хосеб был нашим другом. Он погиб, как герой. Мы всегда будем его помнить. Однако жизнь продолжается, — Валуев посмотрел на Пасько и внезапно спросил: — Старик, выпить есть?

— Что бы у старшины и выпить не было… — усмехнулся дед Игнат, снимая с пояса и кладя на стол обычную армейскую фляжку.

Петя открутил колпачок и, даже предварительно не понюхав содержимое, сразу смело сделал большой глоток. И, что оказалось для меня удивительным — на этом остановился — закрутил пробку и положил фляжку.

Хуршед подошел к столу, и повторил действия Валуева. Тогда и дед Игнат сделал символический глоток, а потом вопросительно посмотрел на меня, но Валуев отрицательно качнул головой — мол, молод еще.

Уже через несколько секунд мы всей группой дружно уминали кашу с тушенкой, запивая остывшим чаем. Поминки славного парня Хосеба Алькорты «официально» завершились.

Глава 13

14 сентября 1941 года

День пятый, от полудня до полуночи

Последние остатки гречки были бережно собраны с жестяных стенок котелков, стук ложек прекратился. Мы молча прихлёбывали из кружек перезаварившийся, горький, густой чай, с добавлением каких–то степных трав, вроде чабреца. Я сидел, навалившись грудью на стол, и чувствовал, как меня постепенно «отпускает» нервное напряжение последних суток, как, словно свинцовое одеяло, наваливается усталость, как тяжелеют веки. Достаточно только закрыть глаза, и я провалюсь в мертвый сон.

В горнице стояла тишина. Валуев, откинувшись на стенку хаты, бездумно пялился прямо перед собой на пол, где в луче света из окна плясали пылинки. Хуршед крутил в пальцах пустую кружку. Игнат Михайлович, устроившись в красном углу под почерневшими от времени иконками, казалось, дремал, но его прямая, как струна, спина и сложенные на коленях ладони выдавали собранность и внутреннюю работу мысли.

Дверь в сени скрипнула, и в горницу крадучись, словно опасаясь нарушить наш покой, вошли лейтенант Ерке и красноармеец Артамонов. Лицо Вадима было серым от недосыпа, а Виктор нервно кусал губы.

— Здорово, ребята! — почему–то шепотом сказал Ерке. — Простите, что отрываем от отдыха. Знаю, вам ночью крепко досталось. Но разговор не терпит отлагательства.

Валуев медленно, с некоторым усилием, сфокусировал на них взгляд.

— Вадим… Заходи, мы еще не ложились. Что случилось, что у тебя за срочный разговор?

Вадим присел на краешек лавки напротив. Артамонов так и остался стоять у двери, словно ожидая указаний.

— Первым делом… я хочу узнать про пленных, — громче и уверенней сказал Вадим. — Вы видели их на складе? Наших людей? Что с ними?

В горнице повисла тягостная пауза. Я