Учитель. Назад в СССР - Дмитрий Буров

«А вот нечего шутки юмора шутить со старшим по званию», — ухмыльнулся про себя.

— Как так-то? — растерянно пробормотал Фёдор. — Егор Александрович, вы уверены?

— Абсолютно, — самым серьёзным тоном, на какой был способен, подтвердил я. — Переломы несовместимые с жизнью.

— Ой, дева-а-а-чки!

— Что же теперь будет?

— Надо к директору бежать!

— Врача надо, говорю вам!

— Егор Александрович! Ну что там? — снова голос Даши. На этот раз требовательный.

— Всё в порядке, девушки, не переживайте, — постарался успокоить взволнованных учениц.

Чёрт, поморщился я, совсем забыл про девушек. Моё представление предназначалось не для них.

То, что Саша Бородин, выпавший из окна, жив и здоров, я понял сразу, едва увидел позу, в которой лежал несчастный пострадавший. Как и то, что парнишка в принципе не вываливался из окна, и уж тем более на него сверху не падал стул. Похоже, парни решили проверить нового учителя на вшивость. Ну а я решил им подыграть, чтобы впредь неповадно было.

Судя по всему, Федя Швец сейчас лихорадочно размышляет, что могло случиться и как так получилось, что товарищ пострадал. При том что из окна не падал. Похоже, из класса вылетел только стул, который потом благополучно и уложили на театрально раскинувшего руки и ноги Бородина. Хорошо хоть мнимый пострадавший не додумался вывалить язык, иначе я бы точно не выдержал и заржал громко вслух.

Александр Бородин лежал на ветках кустарника, картинно раскинув руки и ноги, на его груди возлежал кверху тяжёлый школьный стул. Похоже, парни не придумали, чем изобразить кровь, поэтому слегка измазали пацану щёки мелом. Видимо, для придания мертвенной бледности.

Ну что ж, актриса у нас в классе имеется, а вот и в пару к ней отыскался актёр. Будем организовывать театральный кружок.

— Швец, чего тут? — раздался с крыльца знакомый голос.

— Да вот… — Фёдор шмыгнул носом. — Санек упал… Егор Александрович говорит, всё, кранты…

— Чего? — опешил Свирюгин.

«Значит, Владимир в дурацком розыгрыше участия не принимал, отметил я про себя. — Как и девочки».

— Ребята, я что, один должен вкалывать? Вы чего тут, а? — на порог вышел ещё кто-то из учеников.

— Егор Александрович, может, врача? — спросил Свирюгин.

— Тут скорее милиция нужна, врач уже не поможет, — я повернулся к парням.

— Да не может быть! — психанул Федька. — Егор Александрович! Как так-то! Тут же невысоко! Чего вы? Санёк! Ты чего? Давай, поднимайся, — распсиховался Швец.

— Так, Фёдор, вы чего тут устроили, а? — Свирюгин навис над Фёдором.

— Да ничего! Он там на окно залез… на подоконник… ну и шваркнулся… а потом стул…

— А зачем Александр полез на подоконник? Да ещё и на стул забрался? — поинтересовался я, стараясь не улыбаться.

Позади меня едва слышно шевельнулся «труп». Похоже, от неудобной позы, вывернутых руки и ног, тело стало затекать. Ничего, пусть помучается.

— Егор Александрович! Что делать? — на порог школы высыпала стайка девчонок.

— Вот зачем он полез на окно? Кто его просил?

— Да там это… — забормотал Федька, явно не понимая, что происходит. — Поправить надо было… Егор Александрович! — пацан нервно дёрнул плечом. — А Санек он точно… того…

— Точно, — с печалью в голосе подтвердил я.

Жестоко? Может быть. Но лучше сразу дать понять, что со мной такие шутки не проходят. Да и над другими людьми не стоит так жестоко издеваться. А если бы на моём месте оказался пожилой учитель? И у него прихватило бы сердце. Великовозрастных недорослей стоит хорошенько попугать, чтобы впредь неповадно было.

Да, не все заслужили такое наказание, но тут уже ничего не поделаешь. Как говорится, один за всех, и всё за одного, — этого принципа я придерживался, когда учительствовал в своём прошлом будущем. Этот же принцип намерен продвигать в жизнь здесь, в своём теперешнем настоящем.

Ребята застыли на пороге школы стайкой напряжённых воробушков. Я вглядывался в лица каждого, пытаясь вычислить, кто ещё принимал участие в инсценировке. По всему выходило, что организаторов только двое — Фёдор Швец и Александр Бородин, который за моей спиной неумело изображал разбившегося насмерть.

— Федька, ну ты… — покачал головой Свирюгин.

— А что я? — взвился Фёдор. — Мы не хотели… Случайно получилось… Он не должен был… — жалобно закончил Швец.

— Ребята, в кабинете Юрия Ильича имеется телефон? — поинтересовался я, не двигаясь с места, но стараясь держать в поле зрения мастерскую.

— Имеется. Врачу позвонить, Егор Александрович? — твёрдым голосом уточнила Даша Светлова.

— Ой, ма-амо-очки-и! — всхлипнула одна из учениц и уткнулась лицом в плечо подруги.

— Успокойся, Люся, ну что ты! Ну!

— Что теперь будет? — растерянно оглянувшись на парней, спросила Лена Верещагина.

— Сначала вызовем милицию, потом вас всех допросят.

— За что? — вскинулся Пётр. — Мы же ничего не видели и не знаем!

— Так положено, — буркнул Свирюгин.

— А потом? — пропищал кто-то из девушек.

— А потом меня, скорей всего, арестуют, — пожал я плечами. — И посадят.

— Да за что? — снова Пётр.

— Потому что я ваш классный руководитель, — терпеливо объяснил я. — И за вас отвечаю.

— Чего за нас отвечать мы уже взрослые, — буркнул Волков.

— Исполнится восемнадцать, будете взрослыми. Но и отвечать тогда придётся по другому закону, — ответил я.

— Это по какому по-другому? — удивилась Нина Новикова. — У нас один закон, коммунистический.

— Не говори глупости. Нина, — одёрнула одноклассницу Даша. — Егор Александрович имеет в виду, если мы что-то натворим, то спрос будет как со взрослого. Могут и в тюрьму посадить. Да, Егор Александрович?

Я мысленно чертыхнулся и не стал отвечать. Кажется, уголовная ответственность в Советском Союзе для подростков наступала немного раньше, чем в моём будущем. А за некоторые особо тяжкие преступления несовершеннолетние вполне могли загреметь за решётку и в четырнадцать лет, и в шестнадцать.

Собственно, если память мне не изменяет, в советской уголовной практике начала шестидесятых годов имеется одна-единственная история, в которой пятнадцатилетнего преступника расстреляли. Причём пацан уверовал в то, что ему ничего не грозит, и даже сотрудничал со следствием. Но советская общественность настолько оказалась шокирована и возмущена цинизмом малолетнего преступника, что морального