Анти-Горбачев - Сергей Тамбовский

со старшим Ольсеном умело подыгрывали ему. Короче говоря, чтобы сравнять счёт, им понадобилось меньше десяти минут.

— Однако скоро финальный свисток, — заметил Патиашвили. — Готовьте ваши денежки…

— Подождём свистка, — мрачно заметил Щербицкий, ему-то выигрыш не светил в любом случае.

Судья добавил к основному времени матча целых пять минут — но игра у наших ребят что-то не клеилась, а датчан, похоже, ничейный результат вполне устраивал. Время ползло быстро и неумолимо, вот и последняя минута пошла… и тут наконец проснулся бывший незаметным до этого Фёдор Черенков. Получил мяч на левом краю в центре, аккуратно обыгрался в стеночку с Гоцмановым, накрутил датского защитника и что есть мочи влупил с линии штрафной площадки. Такие мячи залетают в одном случае из тысячи — очень аккуратно он закрутился в дальнюю девятку. Вратарь Уле Квист прыгнул, конечно, как сумел, но достать такой высокий мяч было нереально. Стадион взорвался бурей аплодисментов.

— Феде надо будет двойную премию выписать, — сказал вполголоса Романов.

— Что? — не понял Патиашвили, — какую премию?

— Да это я так, иносказательно, — выкрутился тот, — гоните по червонцу, дорогие друзья.

Романов зашёл после игры в раздевалку нашей команды, но деньги, конечно, прямо там вручать не стал — сказал, что перечислят на расчетные счета в сберкассе.

— Вы молодцы, — заметил он, — такой трудный матч вытащили. А Фёдор так вообще фантастический гол соорудил — скажи прямо, если бы ещё десять раз пробил с той точки, сколько раз попал бы?

— Ни разу, Григорий Васильевич, — усмехнулся Черенков, — само собой как-то так вышло.

О двойной премии при людях Романов уж не стал распространяться, отозвал в сторону Малофеева, шепнул, что ему тоже полагается 10 тысяч и попросил передать Черенкову про сюрприз. А далее он с хорошим настроением отправился в Кремль, там ещё одно заседание предстояло этим вечером, по поводу новой редакции Конституции.

А в Кремле тем временем собрался полный ареопаг во главе с генеральным.

— Товарищи, — начал Гришин с места в карьер, — все, наверно, получили примерный проект новой Конституции СССР. Какие будут мнения, высказывайтесь смело, тут все свои.

— А почему я не вижу 17-й статьи? — сразу же высказался Щербицкий, — о праве свободного выхода республик?

— Потому что она устарела лет 40 назад, — смело возразил Романов. — Ну сами подумайте, Владимир Васильевич, ну какой может быть выход, например, Украины из СССР в 1985 году?

— Никакого не может, — немного подумав, отвечал тот, — но как мы будем людям объяснять отсутствие этого пункта? 70 лет было…

— 63 года, — поправил его Гришин, — с первой нашей Конституции 22 года.

— Ладно, 63 года был такой пункт, — согласился с поправкой Щербицкий, — а на 64-й вдруг испарился. Реакции могут быть самые разные.

— Так и надо объяснять, — хитро прищурился Романов, — что неуклонное развитие нашего общества стирает грани не только между городом и селом и физическим и умственным трудом, а ещё и убирает грани между различными национальностями. Вплоть до слияния их в единый советский народ, без границ и языковых барьеров.

— То есть вы хотите сказать, что и украинский язык, например, перестанет считаться государственным на территории Украины?

— В ближайшей перспективе нет, конечно, — пояснил Романов, — но со временем почему бы и нет. Возьмём, к примеру, Соединенные Штаты Америки…

— Это наш стратегический противник, — напомнил Патиашвили.

— Я знаю, Джумбер Ильич, — парировал Романов, — но и у противников не грех взять полезный опыт. У них там один государственный язык, английский, хотя переселенцы приезжали со всего мира. И у отдельных штатов хотя и довольно большие права, отделяться от общего государства никто из них не может. И эта система достаточно устойчива, 200 с лишним лет живут без внутренних катаклизмов и революций…

— Гражданская война там была, — напомнил Щербицкий.

— Исключение только подтверждает правило, — твёрдо возразил ему Романов, — за 200 лет всего один внутренний конфликт… а сколько их за это время в России-СССР было, подсказать?

— У них нет таких беспокойных соседей, как у нас, — ответил за всех Гришин, — Канада и Мексика, это разве противники? А на нашу страну кто только не покушался…

— Тоже верно, — легко согласился Романов, — но даже с поправкой на отсутствие врагов все равно 200 лет без потрясений это отличный результат. Хотелось бы на него равняться.

— Согласованное мнение прибалтийских республик вас интересует? — задал вопрос латвийский лидер Пуго.

— Да, конечно, Арвид Янович, — вежливо ответил Гришин, — высказывайтесь.

— Литва, Латвия и Эстония резко против того, чтобы убрать 17-й пункт из Конституции, — сказал Пуго.

— А аргументацию можете озвучить? — поспросил Романов.

— Мы согласны с Владимиром Васильевичем в том смысле, что это вызовет ненужные народные волнения. Вплоть до забастовок и уличных демонстраций. Нам нужно повторение польского сценария 80-го года?

— Даже вот как… — озабоченно почесал в затылке Гришин, но договорить он ничего не успел, потому что внезапно открылась дверь и в неё даже не вошёл, а вбежал офицер связи с ракетным чемоданчиком под мышкой.

— Виктор Васильевич, — взволнованно сообщил он, — экстренная ситуация, срочно необходимо ваше вмешательство.

— Прошу всех очистить помещение, — сразу проникся моментом Гришин, — Григорий Васильевич, а вы останьтесь.

Все дружно встали и удалились, офицер же открыл свой чемодан и сказал следующее:

— Со стороны Ирана запущены 2 баллистические ракета в направлении Москвы, их только что опознала наша станция в Габале.

— Ошибки быть не может? — спросил Гришин.

— Перекрестное подтверждение получено.

— Какое подлётное время до Москвы?

— Примерно 10 минут.

— Связь с Рейганом можете обеспечить?

— Да, конечно — поднимайте телефон номер три, Генштаб уже созванивается с ними.

Гришин поднял трубку у телефона с гербом СССР вместо диска и вслушался…

— Здравствуйте, мистер президент, — сказал он через полминуты, — значит это точно не ваша техника? … постараемся сбить… и вам здоровья…

На этом разговор закончился.

— А-135 в боевой готовности? — спросил Гришин.

— Так точно, — вытянулся офицер.

— Какова вероятность, что хотя бы одна из этих ракет прорвётся через неё?

— Сложно сказать точно, — замялся тот, — но такая вероятность существует, это