Штурмовик из будущего-4 - Дмитрий Валерьевич Политов

Потерявшего сознание летчика осторожно вытаскивали наружу. Санитары торопливо разворачивали брезентовые носилки. Стрелок неловко выбирался со своего места, глупо улыбаясь. Так, словно был не в себе. А молоденькая медсестра с огромной парусиновой сумкой с красным крестом на боку, хлопотала над пострадавшим от шальной пули мотористом. Рядом неподвижно застыли два тела.

— Дела, — протянул Рутолов, вздрогнув. — Кощей, хорошо, что ты нам велел падать, тоже могли бы под очередь попасть. Как понял, что он палить начнет?

— А у меня прямо над головой пули просвистели, — лихорадочно блестя глазами, быстро сказал Савелий. — Лежу, а они — фьюить, фьюить! Голову руками закрыл и жду. Главное, умом-то понимаю, что попадет и башка тут же разлетится вдребезги, а все равно ладошками закрываюсь, словно помогут.

— Не пойму, как он в воздухе-то умудрялся держаться? — удивленно покачал головой экспат, разглядывая изуродованный самолет с профессиональным интересом. — По всему выходит, что должен был шмякнуться еще на подходе. Как летел? И здесь своих пропускал.

— Как в песне летел, — криво улыбнулся Мечайкин. Он подошел к ним сбоку и встал рядом. Комполка нервно разминал в руках папиросу. — Ну этой, знаешь: «На честном слове и на одном крыле!» Или как там правильно в фильме было? А, черт с ней. Помнишь своего «крестника», Кощей? Ну, Марк. Марк Томашевич.

— А, младший лейтенант? Тот, которого я в трибунале встретил? Как же, помню.

— Вон он, — подполковник ткнул папиросой в сторону отъезжающей «санитарки». — Там теперича. Надеюсь, что выживет. Хотя…- Ян Викторович крепко выругался с тоской в голосе. — Первый вылет у него был, после того, как наказание отбыл. Стрелком летал и возвращался целым. Еще шутил, мол, заговоренный. Дела…

Дивин промолчал. Что тут скажешь?

— Тягач подгоняйте, надо отбуксировать машину, освободить полосу, — командир полка отбросил в сторону недокуренную папиросу и грузно зашагал обратно к поврежденной машине, раздавая на ходу указания. — Да куда ты трос тащишь, раззява! Вон туда заводи!

— Товарищ командир, а это что там такое?

— Савка, что ты меня все за локоток трогаешь, словно барышню? — разозлился Григорий. — Смотри, ненароком руку сломаю в следующий раз. Ишь, моду взял.

Летчик нехотя повернул голову и посмотрел в указанном стрелком направлении. Несколько красноармейцев стояли полукругом, в центре которого громоздилась туша упавшей лошади. Возле нее на бок завалилась бричка с какими-то брезентовыми мешками. Почта?

Рядом метался маленький солдатик в длиннополой шинели, отчаянно машущий руками, будто ветреная мельница своими лопастями.

— Что тут у вас за канитель?

Бойцы обернулись на подошедших.

— Понимаете, товарищи офицеры, — кашлянув, начал седоусый красноармеец, — в конягу нашего пуля попала. Мимо проезжали и сдуру попали под очередь. Вот ведь беда какая, — он тяжело вздохнул.

Дивин нахмурился. Красивая вороная кобыла с приметной белой звездочкой во лбу билась в конвульсиях. Заднюю часть ее большого сильного туловища безжалостно превратила в кровавое бесформенное месиво с белеющими осколками костей…да нет, пожалуй, что не пуля — здесь снаряд пушечный поработал. Точно.

Несчастное животное отчаянно пыталось приподняться, встать на передние ноги, но тут же падало обратно с болезненным жалобным ржанием. Из уголков его влажно поблескивающих глаз струйкой текли слезы.

— Ну так добили-бы, не видите — мучается!

— Так не дает, — подал голос другой боец.

— Кто?

— Да вон, Ахметка, — красноармеец мотнул головой в сторону маленького солдатика в длинной, не по росту, шинели. Услышав свое имя, тот повернулся и побежал, спотыкаясь к Григорию.

— Доктор! Доктор кирәк![1] — он с мольбой протянул руки к экспату, с надеждой заглянул в глаза. Словно надеялся, что суровый командир сейчас возьмет и одним махом поможет ему в случившемся горе-несчастье.

— Дохтура просит, — сочувственно вздохнул седоусый. — Я по ихнему понимаю немного. Вы не подумайте чего, просто он за лошадкой энтой ходил, как за дитем малым. Поил-кормил, обихаживал. А теперь такое…

— Какой, на хрен, доктор⁈ — разозлился не на шутку Дивин. — Тут уже ничего сделать нельзя.

— Да оно понятно, — отвел взгляд красноармеец. — Но…Ахмета не переубедишь. Упрямый дюже. Вбил себе в дурную голову, что доктор поможет и не подпускает к кобыле никого.

— Детский сад, — проворчал Рутолов. — Григорий Иванович, может, ну его? Пошли, пусть сами разбираются. Разве это наше дело?

Экспат сжал губы. Оставить несчастное животное мучиться, сделать вид, что ничего не слышишь и не замечаешь? Нет уж, увольте!

— Из пистолета не возьмете, товарищ командир, — негромко подсказал Горбунов, заметив, что летчик скребет пальцами по кобуре.

— Дай карабин! — Дивин требовательно протянул руку к оружию седоусого. — Ну⁈

— Ярамый! Үтерергә кирәкми! Докторны чакырыгыз![2]- отчаянно закричал Ахмет, увидев, что Григорий клацнул затвором и начал поднимать ствол карабина.

— Ну-ка, взяли его! — процедил экспат. — И держите покрепче.

Бойцы, повинуясь приказу, мигом навалились на татарина, быстро скрутили его, не давая вырваться. Тот яростно вырывался, что-то громко кричал, а потом вдруг затих и беззвучно заплакал.

— Стреляйте уже шибче, — попросил седоусый. — Не промахнитесь только.

Экспат с недоумением посмотрел на него и в ту же секунду выстрелил, не глядя. Зачем целиться, если и так знаешь, куда именно надо навести оружие?

— Отпустите его, — сказал Рутолов. — Все уже. Кончилось все.

Ахмет, освободившись, неверяще оглянулся. Увидел неподвижную кобылу, вскрикнул и упал на колени. Обхватил голову руками и протяжно, на одной ноте завыл.

— Черт, папиросы кончились, — недовольно выругался Дивин, заглянув в смятую пачку. Смотреть на татарина не хотелось. Вроде и не сделал ничего плохого, а на душе было муторно. Мантис послал изнутри теплую волну одобрения, поддерживая.

— Махоркой не побрезгуете? — пожилой красноармеец достал из кармана вышитый кисет. — Мне из дома немного присылают. Своя.

— А, давай!

Седоусый ловко скрутил из газетного листка цигарку, сыпанув в нее от души крупно нарезанную махорку, похожую на серые опилки. Переломил привычно в «козью ногу», чтобы самокрутка не развернулась, и протянул экспату.

Первые затяжки оказали на летчика странное воздействие. Горячие прохладные струйки едкого дыма казались одновременно горячими и, что удивительно, прохладными. Дым — слегка кисловатый — приятно освежал и прочищал голову, словно мощное лекарство.

— Хорошая штука, — одобрительно качнул головой Григорий, глядя на мерно тлеющий конец самокрутки. — Это где ж такое чудо произрастает?

— В самом