Евгений Красницкий - Женское оружие

– Попросила, – кивнула Аринка. – И пугаться его мне не с чего. Он же нас с сестренками спас.

– Да, конечно. – Девчонка явно не хотела продолжать, даже поежилась, но все-таки решилась. – Он странный. Нам какая-то родня дальняя, а дед к нему как к своему всегда. Когда у него мать умерла, он вообще с нами жить стал, да я плохо помню, что тогда было. А в Ратном все бабы его сторонятся – боятся. И в глаза ему смотреть нельзя – говорят, дурной у него глаз, особенно для баб и девок. Мы с Машкой его тоже боялись раньше, потом привыкли, конечно… Ты у матери спроси, она знает, наверное. И не боится его, хотя один раз он по дедову приказу ее в чулан запер. Но то дед велел – его не ослушаешься. А так, разве что она одна его не боится, и Настена еще с Юлькой, а прочие – шарахаются. Ну так зато Миньку он учил воинскому делу с детства и сейчас при нем безотлучно, и дед говорил, что вернее и нет никого.

Аринка, возможно, стала бы расспрашивать Аньку про Андрея и дальше, но та задумалась, и видно было – хочет о чем-то спросить, аж язык чешется, а не решается. Аринка замолчала, не стала отвлекать или спрашивать, поняла, что все равно сейчас спросит – не утерпит. Так оно и вышло.

– Арин… – наконец выдавила из себя девчонка. – А знаешь, Алексей-то вчера про тебя говорил… так… ну уважительно, как про воина… вернее – про подругу воина. И он то самое… ну чем ты татей выманивала, оружием женским назвал! А я вот все думаю, какое же оно оружие? Оружием пораниться можно. А ЭТИМ?

Аринка обернулась, приподняла брови, взглянула удивленно. Анька насупилась – не иначе, ожидала, что сейчас опять ее дурой обругают. Но вместо этого услышала:

– Умница, Аннушка! Хороший вопрос задала. Сама догадалась?

На Анькином лице отчетливо читалось, что она, испуганная собственной смелостью, даже не поняла вначале – кому это Арина так ответила? Кого умницей-то назвала? Чуть не оглянулась. И вдруг дошло – ее, Аньку, за вопрос об ЭТОМ не дурой обозвали, а умницей? Издевается Арина над ней, что ли? Но нет, непохоже, смотрит совсем не насмешливо, по-доброму. И вдруг слезы на глаза навернулись…

Не ожидавшая такой реакции, Аринка растерялась.

– Ты что, Ань? Ты молодец, правильно спросить догадалась. Но про такое по дороге и наспех говорить не получится. Сейчас мы с тобой до девичьей дойдем, поднимемся ко мне в опочивальню и тогда уже и про это поговорим, хорошо? Но ты права, можно тем оружием пораниться. Да так, что иная рана телесная ерундой покажется. Потому и матушка твоя рассердилась – она же за тебя испугалась. Так что ты на нее сердца не держи.

– Да она всегда сердится, – жалобно протянула было Анька, но тут же встрепенулась, видно, вспомнила уроки про то, как боярышне себя держать и говорить надлежит. Тон сменила, но, должно быть, пожаловаться кому-нибудь очень уж захотелось.

– Вечно все ей не так, – хоть уже и без слез в голосе, просто с грустью проговорила она. – Говорит, без души я работу делаю. А какая душа-то нужна? Ну ладно, шить или вышивать… хотя тоже – иголку любить, что ли? Все пальцы исколоты от нее. А если, как в Ратном приходилось, навоз выгребать или полы скоблить? Их что, тоже любить надо было? Это мы только недавно перебрались из Ратного сюда, в крепость, а там, знаешь, тоска какая смертная была? Ты вот хоть в проезжем селе выросла, на постоялом дворе. Там-то небось людей разных видела, потом в самом Турове жила, а я? Сижу в этой глуши, каждый день одно и то же, раз в год на ярмарку только и можно съездить, да и там… лесовики одни. А я так не хочу! И замуж за воина – не хочу! Навидалась! Им бабы и девки только для хозяйства надобны. Чтоб было где отлеживаться, если ранят. Какая разница – десятник он будет или даже сотник, если мне тут пропадать всю жизнь? Хоть как назовись… И слова поперек не скажи никому… И если бы дед в бояре не выбился, да Минька новые порядки не завел, так бы и не вылезли мы с сестрой из навоза. И это – жизнь? Зря ты сюда приехала. Еще наплачешься. Вот упроси мать с нами в Туров поехать – там ты себе хоть жениха путевого найдешь…

– Главное, чтоб ты себе там нашла путевого, – засмеялась Аринка. – Я-то уж как-нибудь. Только напрасно ты так про работу. Душа же не иголке с ниткой нужна и не скребку, а людям – тебе самой в первую очередь. Ты же не просто так полы скоблила, а чтобы в доме чисто было. Значит, для родных своих старалась. Вот и с вышиванием то же самое. Если бы ты не на иголку с ниткой злилась, а подумала, как близкие твои будут радоваться той красоте, что из-под твоих рук выходит, то и получалось бы лучше. И иголка с ниткой не кололась бы так. Ой! Гляди, вон мои сестренки с кем-то играют!

– Дударик это, – сообщила Анька, поглядев на стоящую в сторонке Аксинью, которая с улыбкой наблюдала, как девчонки бегали за Дудариком, смеялись, а он вроде бы и давал им себя догнать, да в последний момент уворачивался. И чувствовалось, что он тоже получает удовольствие от этой игры.

– Нечестно! – кричала Стешка, потешно сердясь, что в очередной раз не смогла поймать Дударика. – Нечестно ты! Я тебя почти засалила!

– Так почти не считается! – Дударик в очередной раз увернулся, но видя, как расстроилась девчонка, все же дал ей себя поймать. – Сдаюсь, сдаюсь! – засмеялся он, когда и Фенька на него насела, но все-таки вывернулся от них и рукой помахал: – Потом еще поиграем! А то некогда мне, – и побежал куда-то.

– А мы Дударика поймали! – затараторили девчонки, увидев старшую сестру и кидаясь ей навстречу. – А мы его поймали! Нам Ксюша с ним поиграть разрешила.

– Дурочки, – усмехнулась Анька. – Он же вам поддался.

– Ничего и не поддался! Я его поймала! – надулась Стешка. – Он вначале нечестно уворачивался, а я его все равно поймала!

– Конечно, поймала! – подтвердила Аринка. – Ты же у меня умница! Смотрите-ка, Аксинья вас уже заждалась, идите к ней, а у нас с Анютой тоже дело есть.

Когда девчонки ушли, Аринка спросила:

– А как ты поняла, что Дударик им поддался?

– Ну как? – хмыкнула Анька. – Он же мальчишка и старше. Просто с мелюзгой играл.

– То есть девчонки всерьез его ловили, а он баловался?

– Ну конечно! – Анька недоуменно уставилась на Аринку. – Ты что, и правда решила, что они его поймать могли?

– Я-то нет, – усмехнулась Аринка. – Это ты с чего-то взяла, что я твоих отроков увести хочу. И не понимаешь, что тебе со мной всерьез соперничать так же смешно, вон как Стешке Дударика вашего ловить. Мне-то твои игрушки без надобности.

Анька как на стену с разбегу налетела: стояла и глазами на Аринку хлопала. Ей и в голову не приходило, что та сразу поняла, отчего она так злилась. И Анька вдруг в первый раз в жизни и вправду себя такой дурой почувствовала… как ведро ледяной воды на голову ей внезапно вылили. Ведь совсем о другом же говорили!

– Ты к чему это? – спросила она хмуро.

– Да к тому, – вздохнула Аринка, – что напрасно ты во мне соперницу видишь. Мне твои женихи, как вот Дударику моих девчонок игрушки… – И опять за плечи Аньку обняла. – Идем-идем, бедолага! Хватит дуться-то. Ты, девонька, одного не понимаешь – между нами с тобой не пять лет разницы, а замужество мое, смерть мужнина да вдовство… а это не годами измеряется. Вот поживешь, поймешь, о чем я… Самой смешно тогда станет.

До ужина время еще оставалось – остальные девки пока что были где-то на занятиях с боярыней, так что можно было спокойно продолжить разговор.

– Ты про женское оружие спрашивала, – напомнила Аринка. – Как им пораниться можно…

Анька кивнула и вся обратилась в слух. Было видно – вот это-то ее интересует по-настоящему!

– Вот скажи, часто отроки на занятиях ранятся оружием воинским? Ножами там или еще чем?

– А то! Юлька с ног сбилась, и Матвей тоже. Каждый день что-то… И такие бывают случаи! Даже и непонятно порой, как им удалось так-то исхитриться…

– Ну так раны отроков по сравнению с тем, на что ты по незнанию нарваться можешь, – сущие пустяки… – Аринка вздохнула. – Тем, чем я татей дразнила, лучше мужей вообще не соблазнять, а уж мужа любимого при чужих так дразнить – это надо совсем ума не иметь!

«Ну про то, что наедине такое иной раз можно и нужно, я тебе пока говорить не буду – рано еще. Сейчас главное уясни – не дело на людях так-то…»

– А ты зачем тогда?

– Так я же не любимого мужа, а ворогов! – Аринка горько усмехнулась. – Я в них не любовь вызывала, а похоть звериную, чтоб они разума лишились. Ты знаешь, как бывает, когда у зверей гон идет или когда свадьбы собачьи? В это время кобелей или лосей лучше не трогать, даже случайно рядом оказаться опасно. Они и друг друга поубивать могут, и того, кто к ним подойдет. Но в то же время и не слышат ничего вокруг, не сторожатся. Вот я тем и воспользовалась. Играла я с ними, понимаешь? Дразнила их. А для этого рубашку скидывать не обязательно. Я бы и в платье могла выйти, да все то же проделать, только мне надо было наверняка их разума лишить, ну и показать, что нет мужей в доме – одна я там. Но представь, если ты или кто еще по незнанию ТАКОЕ в муже своем возбудит. Кем ты для него потом будешь? Сучкой течной, добычей, а не любимой женой. И ревность, и злость, и недоверие его терзать будут. И все это потом непременно на тебе скажется, когда его душу разъест, как ржа железо. И добро бы, если только для него одного это покажешь, да шуткой, но если ты с ним при людях так играть будешь или с кем-то у него на глазах… Он же поймет, что не он один это видит и не он один это чувствует, а для мужа это хуже ножа острого. И еще. Даже если ты сама одного кого-то завлечь пожелаешь, то случайно и посторонний это увидеть может. Видела я – ты тут с отроками играешь… Не в полную силу – не умеешь ты пока это применять, но они уже и от этого ведутся за тобой. Тебе оно нравится, конечно, кажется, что это тебе власть над ними дает, хотя и тут ты ошибаешься. Не ты власть над ними получаешь, а они тобой овладеть хотят, и желание это у них сильнее разума бывает. Но отроки – свои, да и воли им тут не дадено, и сами они тебя вряд ли тронут, как бы ни припекало их, побоятся. Но ведь в Турове чужих много, проезжих. На что они способны? Ты их и не заметишь, а они охоту начнут. На тебя. Ты знаешь, что с полонянками бывает?