Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка

паренек! Все людишки — дрянь. Как только ты умрешь, те, кого ты друзьями называешь, в первую очередь сына твоего убьют, а потом земли между собой поделят и короны с трезубцем на себя напялят. Только на этом все не закончится. Год, другой пройдет, и они между собой сцепятся. Потому как мало им будет. Власть, паренек, она на всех не делится. Ты ведь и сам тучу народу убил, чтобы на свой трон залезть. Я-то, баба старая, даже и не помыслить не могла, что ты такую ерунду скажешь. Думала, умный ты…

Я услышал обнадеживающее кряхтение, означавшее, что царице прискучило мое общество. Она ушла, а я глубоко задумался. И впрямь, а что будет, если я умру? Ила убьют, Креусу принудят выйти замуж, а малышка Клеопатра станет ценнейшим из всех призов. Ведь именно она и только она сможет родить законного наследника Кипра, Аххиявы, Вилусы, Угарита и прочих земель. И именно ее сын зальет все кровью, собирая в кулак разграбленное наследие отца. И очень многие его поддержат, ведь сын Морского бога — это теперь не совсем человек. Это символ и гарант свободной торговли, вокруг которого сплотятся все купцы, на глазах богатеющие под моей властью. Я им выгоден. А если быть точным, то им выгоден живой и невредимый сын Морского бога, и неважно, как его зовут. Мне же поставят памятник в родном селе, назовут моим именем школу или сотворят еще какую-нибудь глупость, соответствующую этой эпохе. Например, обожествят. Тут это запросто делается.

— Интересно, если я все же погибну, передерутся мои соратники или останутся верны клятве? — спросил я сам у себя, сворачиваясь калачиком на убитой в камень земле.

Поликсо права. Пока я жив, они останутся верны, поэтому мне не стоит умирать, иначе все пойдет прахом. А вот потерянные деньги придется вернуть, и причем очень быстро. Без денег мне конец. Нужно вербовать умных людей в разведку. У меня ведь ее практически нет. Нельзя основываться только на донесениях прикормленных купцов. Иметь разведслужбу из одной любительницы сдобных плюшек, одного киллера и двух немых палачей по сегодняшней жизни просто самоубийственно.

На этой оптимистичной ноте я провалился в черную пустоту сна, которая будет прерываться только ударами моей глупой башки о камень, когда в забытьи я попытаюсь выпрямиться во весь рост. Что же, запомним и это. Главное — вырваться отсюда, а остальное купим.

* * *

В то же самое время. Энгоми. Кипр.

Заседание царского совета, второе за все время, проходило в обстановке необыкновенно мрачной. На кирпичных стенах, покрытые белой штукатуркой, плясали короткие блики света, испускаемые бронзовыми треножниками. А крошечное окошко, в которое лились злые потоки полуденного солнца, прикрыли вовсе. Оттого-то в рабочих покоях государя стояла душная до затхлости полутьма.

Малыш Ил, сидевший в своей короне по правую руку от отцовского места, молчал, как ему и велела мать, а взрослые в очередной раз слушали письмо с перечислением позорных условий мира и клятв, которые пришлось дать их государю.

Царица Креуса, Рапану, глава Купеческой гильдии, Кассандра, старшая жрица Великой матери, диойкет Акамант, легат Абарис и казначей Доримах, бывший писец из заложников, выбившихся на самый верх благодаря цепкой памяти и способностям к математике. Вот те люди, в руках которых сосредоточилась власть после того, как разбойники Родоса и Лукки захватили в плен царя.

— Я их на куски порежу, — в очередной раз пророкотал Абарис, в растерянности сжимая и разжимая могучие кулаки, но тут же замолкал, вспоминая, что не может этого сделать никак.

Акамант, который давно уже позабыл ужасы войны, и к которому вернулось привычное брюшко, только морщился, но не говорил ничего. Нарядный хитон с пурпурной полосой и искусной вышивкой смотрелся чужеродным пятном здесь, где даже царица не надела украшений. Акамант сам чувствовал неуместность своего наряда и ерзал в смущении. Креуса, на лице которой была написана полнейшая растерянность, переводила взгляд с одного советника на другого, словно ища ответы на свои вопросы. Но те лишь стыдливо отводили глаза, и даже Рапану, обычно изворотливый и хитроумный, сейчас молчал, по привычке вытягивая губы трубочкой. Кассандра сидела, запустив пальцы в прическу из кос, и на сестру не смотрела. Ничего разумного ей в голову так и не пришло.

— Лишних денег в казне нет, — произнес Доримах, обращаясь к царице и ее сыну. — У меня учтено все до драхмы, царственные. Занять можно, конечно, но…

— Нужно будет, займем, — решительно ответила Креуса. — А пока я свои драгоценности отдам в казну, все ткани, медь и всю посуду. Поедим на глиняной. Я, когда за государя нашего замуж выходила, именно с такой и ела.

— И я отдам все, что есть, — решительно заявила Кассандра. — У меня немного своего добра, но я из храма приношения привезу. Богиня милостива. Она простит, если ее серебро на благое дело пойдет. На Сифнос корабль пошлем. Заберем все крохи, что из добычи есть, и все подношения Морскому богу. Если их нельзя использовать, чтобы нашего государя выкупить, то я и вовсе не знаю, для чего они нужны.

— И я отдам, все, что есть, — кивнул Абарис.

— И я, и я… — заявили остальные.

Только вот это все равно проблемы не решало. После тщательных подсчетов выяснилось, что наскребут таланта четыре. Как раз хватит, чтобы выкупить команды бирем.

— Если воинам не заплатить, недовольство пойдет, — прямо заявил Абарис. — Многие одним днем живут, от жалования до жалования. Все, что получают, несут в кабак и к девкам. Так и до грабежей недалеко.

— А если не заплатить рабочим на стройке, то они разнесут весь город, — задумчиво произнес Акамант. — Можно, конечно, все это проделать. Можно и купцов тряхнуть, да только боюсь я, урон государеву делу будет такой, что отмываться долго придется.

— Не выйдет, — коротко бросила Кассандра. — Самые богатые уже попрятали все и вывезли. Даже если пытать их начнем, получим крохи. А потом они разбегутся отсюда. Нет, купцов трогать нельзя.

Сиятельные погрузились в тоскливое молчание, в котором слышно было только злобное сопение Абариса и его же сдавленные ругательства. Раздался скрип двери, и Креуса, потемневшая от гнева, уставилась на Феано, которая вошла и поклонилась с самым почтительным видом.

— Да как ты посмела? — ледяным тоном спросила ее царица. — Кто позволил тебе войти сюда?

— Простите за дерзость, госпожа, — смиренно ответила Феано, опустив глаза