Миротворец - Сергей Тамбовский

— И это я бы с удовольствием купил, — задумчиво произнес царь, — вы тоже подумайте насчет этого, господин Дега… ну что же, господа, давайте теперь поговорим по душам…

На столе немедленно образовалось большое блюдо с фруктами и кувшин с вином, Ренуар на правах хозяина разлил все это по хрустальным бокалам (Георгий уточнил, не абсент ли тут налит, ему ответили, что ни в коем случае — виноградное вино из провинции Бордо) и собрался провозгласить первый тост, но не успел — в открывшиеся двери вошли оба брата Люмьер со своим приспособлением для съемок.

— А вот и наши кинематографисты, — сказал Александр, поднимаясь от стола, — вы с ними незнакомы, господа?

Господа высказались в том смысле, что слышали про них, но видят впервые, а старший брат Люмьер начал выстраивать мизансцену для съемок. Это заняло довольно большой промежуток времени, причем каждого из собравшихся младший брат, отвечавший за техпроцесс, заснял отдельно и крупно. Когда, наконец, все это закончилось, все уселись за стол (там нашлось место и для Люмьеров), и Ренуар, наконец, произнес то, что давно собирался.

— Я поднимаю этот бокал за дружбу между двумя великими народами — между французами и русскими. У нас в биографии были некоторые моменты, о которых вспоминать не хотелось бы, но если брать в целом магистральное, так сказать, направление развития наших отношений, то, пожалуй, сложно назвать две другие нации, у которых так много общего и так мало противоречий. За дружбу между нашими народами, господа!

— А что, — осведомился царь, закусивший вино спелым персиком, — во Франции помнят, как тут наши казаки на постое стояли?

— Конечно, государь, — ответил Ренуар, — такое не забывается… у нас даже появились закусочные с названием бистро — так казаки говорили, когда хотели, чтобы их обслужили в кафе.

— Так вот, — спохватился Александр, — наше предложение… переезжать в Россию я никому предлагать не буду, у вас и тут все прекрасно, как я вижу…

— Его величество предложил нам перебраться в его страну, — вклинился в разговор старший Люмьер, — и мы, скорее всего, склонны согласиться с этим.

— Вот-вот, — кивнул царь, — и не только вам, а и еще некоторым специалистам… а вам, господа художники, вот что я хотел бы сказать… у нас в Подмосковье функционирует творческая артель художников, в имении промышленника Мамонтова, может быть слышали?

— Я об этом слышал, — поднял руку молчавший до этого Писсаро, — в местечке под названием Архангельское — верно?

— Все так, господин Писсаро, — подтвердил Александр, — так вот — у вас тут творческое объединение, как я посмотрю, и у нас примерно такое же… почему бы вам не установить контакты? Российское правительство готово проспонсировать такой культурный обмен…

— А почему бы и нет? — задумался Ренуар, — лично я только за…

— Обдумайте этот вопрос, — ответил ему царь, — если что, то можно обращаться к российскому послу Урусову, он полностью в теме. Так, а вот в том углу что за картина висит? — обратил он внимание на самую дальнюю часть мансарды.

— Где? — спросил Ренуар, встав со своего места.

— Да вот же, — Александр показал на ярко-желтые подсолнухи.

— Аааа… — с трудом припомнил хозяин, — это же Ван Гог… он давно умер, а эту вещь он мне, кажется, подарил перед отъездом куда-то на юг…

— Ее я бы тоже с удовольствием приобрел, продайте, господин Ренуар…

Глава 29

Остаток вечера прошел в напряженном торге — французские художники торговались нисколько не хуже, чем торговцы на одесском привозе, но в итоге все же соглашение было достигнуто. За шестнадцать картин (по три штуки от каждого присутствующего плюс Подсолнухи Ван Гога) общая сумма установилась в десять с половиной тысяч франков. Ван Гога же при этом оценили совсем низко, в двести франков.

— Пришлите их в русское посольство, — сказал Александр, собираясь на выход, — там же и деньги получите — с собой я такие суммы не ношу…

А братья-кинематографисты добавили, что пленку, снятую на этой встрече, они проявят сегодня же, а завтра ее можно будет посмотреть в их кинотеатре.

— Он недалеко отсюда, — добавил Луи, — на бульваре Капуцинок.

А по дороге в посольство Георгий начал прояснять вопрос с Подсолнухами.

— Я не совсем понял, папа, что ты нашел в мазне этого… Ван Гога что ли… судя по приставке к фамилии, кстати, он голландец.

— Верно, Жорж, он родился в Голландии, но почти всю жизнь прожил тут, во Франции, в Париже и в Арле, это где-то рядом с Марселем. А насчет мазни… это ты в корне неправ, сынок, это не мазня, а великое творчество, шедевр, я бы даже сказал. Знаешь, сколько эти Подсолнухи будут стоить через сто лет?

— Не знаю, — честно признался Георгий, а его мать добавила, — мне тоже интересно, сколько она прибавит в цене в следующем столетии.

— Попробуйте угадать, — усмехнулся царь, — даю три попытки.

— Давай я начну, -с азартом вписался в игру Георгий, — купили мы ее за 200 франков, так? Ну пусть будет 20 тысяч через сто лет.

— Мимо, сынок, очень сильно мимо, — ответил Александр.

— Теперь я попробую, — сказала Мария, — 200 тысяч франков, так?

— Ближе, но тоже далековато, — поморщился царь, — попробуйте еще раз.

— Неужели миллион? — поднял вверх брови сын.

— Опять не слишком точно, но хотя бы поближе, на аукционах конца двадцатого века картины Ван Гога будут продаваться минимум за 30 миллионов, и не франков, а долларов, то есть цену во франках на 5 надо умножить. А конкретно вот эти Подсолнухи установят абсолютный рекорд в этой сфере — сто миллионов долларов…

— Ничего себе, — присвистнул Георгий, — что-то с трудом верится… ну а остальные картины, которые мы сейчас купили — они почем будут через сто лет?

— Поменьше, но не сильно, в районе 10–20 миллионов каждая.

— То есть мы сейчас приобрели капитал в полмиллиарда долларов? — быстро подсчитала в уме Мария.

— Чуть поменьше, но в рублях это будет около миллиарда, — немного подумав, согласился царь, — но это с расчетом на перспективу, конечно, а сейчас они стоят максимум вдвое дороже, чем