Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

Каждое новое ежедневное лишение вызывало в городе бурю негодования, будто эти нелепые красные линии что-то действительно значили, будто рижане уже склонили свои гордые выи перед восточными варварами. И вот что странно: казалось бы, этот замаскированный ультиматум должен был укрепить решимость горожан, но она почему-то таяла. Особенное беспокойство вызвало то, что все ближе и ближе наступал момент, когда исчезнет право ремесленников Риги не допускать в городе любого производства или оказания услуг, кроме бюргерского. Ратсгеры, члены Магистрата, всреьез опасались городского бунта, если у русских хватит совести дойти до такого непотребства. На гарнизон надежды не было — солдаты заперлись в казармах и объявили о своем нейтралитете. «Со своими воевать нам невместно, но и вы нам, вроде как, давно не чужие», — столь противоречивая формулировка не устроила ни ту, ни другую стороны, но разбирательство с последующим наказанием было временно отложено.

Но что делать с древней монополией бюргеров на работу в черте города? Этот хитрый Никитин, противник Магистрата, будто знал о главной страшилке для городской верхушки и отложил сей пункт своего ультиматума напоследок. В Риге нарастала напряженность.

Когда не вычеркнутыми остались всего два пункта — о пресловутом цеховом праве и аугсбургском исповедании, — в русском лагере поднялась кутерьма, радостные вопли и даже салютование. Перепуганные рижане высыпали на городские бастионы с оружием в руках, но довольно быстро выяснилось, что осаждающие празднуют великую победу русского оружия — разгром армии Фридриха Великого.

— Врут, — неуверенно перешептывались горожане, все глубже погружаясь в пучину отчаяния.

— Пора сдаваться, но выторговать возвращение прежних вольностей, — такие пошли шепотки по кварталам.

Ратсгеры собрались на последнее совещание в новом здании Ратуши, построенным на русские деньги и мастером из Петербурга. Решение было единогласным: нужно сдать ключи от города до того, как нам доставят очередной ультиматум.

Претворить его в жизнь не успели. Город облетела новость, что в Западную Двину вошли корабли без флагов. В них опознали шведские фрегаты. Ликование, народное гуляние, пивные реки — никто и не обратил внимание, что к воротам снова прибито послание от Никитина.

Прибывшие фрегаты подошли к городу на расстояние пушечного выстрела и несколькими залпами снесли батарею, защищавшую порт.

— Почему они стреляют⁈

— Они на стороне русских! Они поднимают Андреевский стяг!

— Немедленно вывешивайте белый флаг на церкви Святого Петра!

Русскому генерал-майору у распахнутых ворот торжественно вручили ключи от города и хлеб-соль, вступивших в город муромцев приветствовали с самым энергичным, но поддельным энтузиазмом.

— Господин генерал, быть может, мы сможем договориться, и нам вернут наши привилегии? — заискивающе спрашивали бургомистры и ратсгеры, когда Никитина провели в зал приемов Ратуши. — Вы же не тронули нашей веры.

Они желали подкрепить свою слезную просьбу подносами с грудой золотых и серебряных голландских гульденов. В последние подмешали изрядную долю вышедших из употребления ливонезов (1).

— Ваша религия защищена царским указом о свободе вероисповедания. Что же касается взятки… Согласно моего ультиматума все драгоценные металлы подлежат конфискации! — отчеканил Никитин. — А вы все арестованы как бунтовщики против нашего Императора.

Так закончился славный вольный город Рига и началась его новая жизнь — не по старинному укладу, а по новым законам царя Петра Федоровича.

* * *

Прозванный чехами Генералом Мясников признался себе, что явно переоценил свои силы. Собрать со всей Чехии недовольных, сбить их в небольшую армию — это одно, а воевать со всей Австрийской империей — это совсем другое. Он ел себя поедом за то, что подвел своего царя, не понимая, что невероятно помог. Своей борьбой он по большому счету развалил коалицию Фридриха II и Марии-Терезии. Венская паучиха не рискнула глубоко вторгаться в земли Речи Посполитой, имея в тылу такой нарыв, грозивший потерей Богемии.

Сперва его не восприняли всерьез, и все начало развиваться по тому же сценарию, что и у царя Петра Федоровича, когда он двинулся от Оренбурга к Волге. Крестьяне потоком вливались в ряды повстанцев, города и городки делились на тех, которые сами открывали ворота, и на тех, кто всем бюргерством вставал на валы защищаться. Первых лишали пива, вторых имущества и подчас жизни — крестьянская война жалости не знает. Призрак Пугачева восходил над лоскутной империей.

В Вене ситуацию оценили верно, провели нужные параллели, сделали соответствующие выводы. Большая армия, которую планировали отправить на Краков, ударила и рассеяла войска Генерала, просто задавила числом. Он бежал снова в горы — на этот раз в западные предгорья Карпат, — в расчете перебраться в Червоную Русь, и его бегство могло бы превратиться в нашествие, если бы не одно «но». Ему в загривок вцепились граничары-балканцы и егеря-тирольцы. Первые — сербы и хорваты из пограничья с османами — искусством ведения партизанской войны в горах владели в совершенстве и метко стреляли. Альпийские стрелки, штандшюцен, от них не отставали.

Генералу и его людям пришлось тяжко. В долины не спустишься, они до отказа забиты легкой пехотой пандуров и венгерскими гусарами, в Западных Татрах никак не удавалось оторваться от горных егерей. Артиллерию пришлось бросить, в полках начался голод, многие соратники погибли. Нивлта схватили, когда он пытался пробраться в родные Крконоши. Жегак потерял в бою глаз и стал бы похож на Яна Жижку, если бы не был таким увлекающимся оптимистом — ему сделали комиссаром, а к военным вопросам не привлекали. Один Зайдель держался — он командовал авангардом, в то время как Мясников в арьергарде играл в кошки-мышки то с тирольцами, то с граничарами. Увы, с переменным успехом. Длинные балканские ружья с изогнутыми прикладами и легкие ноги альпийцев против мастера засад — счет равный.

После очередной стычки, когда Генерал зажал в ущельев тирольцев и завалил их подрубленными деревьями, удалось ненадолго оторваться от преследователей, перевести дух и устроить совещание с Зайделем.

Встретились в горной хижине, непонятно кому ранее принадлежавшей — то ли углежогам, то ли браконьерам. Мохнатые ели подступали вплотную к небольшой поляне, громко на камнях шумела узкая речка, напитанная тающим снегом. Его остатки в виде медленно исчезающих куч еще встречались повсеместно в низинах и под деревьями. А выше, на хребтах, все оставалось белым-бело, продолжали сходить лавины, а вершины то и дело заволакивало туманом. Было промозгло и сыро — весна в Татры приходит куда позже, чем на равнине.

— Подкрепись! — Антонин поставил перед Афанасием тарелку с горячим аппетитным варевом.