Телохранитель Генсека. Том 6 - Петр Алмазный

— Ты давай по порядку, — усмехнулся Марсель. Я отметил, что Марс, хоть и уставший, но доволен не меньше Дани.

— А по порядку вот! — и Даня, открыв папку, выложил передо мной ряд фотографий.

Я внимательно рассмотрел одну за другой.

— Если я все правильно понимаю, то Елена Боннэр у нас… — начал я, но Даня перебил меня, закончив мысль:

— … вовсе не Елена Боннэр!

Глава 17

— Это у нас Данила глазастый, — Марсель хлопнул Даню по плечу, — его заслуга! Вот я бы точно не заметил. Короче, мы начали, как всегда, с архива. Ничего особенного, фото четырнадцатилетней девушки, в профиль, в анфас. Она не попала в интернат для детей врагов народа по двум причинам: во-первых, почти взрослая, а во вторых, из Ленинграда приехала бабушка, которая встала за внучку стеной. Она нашла влиятельных заступников, и смогла вытащить ее из следственного изолятора НКВД. Но личное дело осталось.

Марсель постучал пальцами по столешнице, как по клавишам пианино.

— Та-та-да-даммм! — напел он и добавил: — Слушайте все, от Советского информбюро! Дань, давай в двух словах про эту красавицу.

— Да я и в трех могу, — пожал плечами Даниил. — Итак, Елена Боннэр… Наполовину армянка, наполовину еврейка. Вроде бы были французские предки, но я так далеко не копался. Хотя о поездке во Францию к родственникам есть информация. Но не удивлюсь, если эта французская родня такая же фикция, как и сама Елена Боннэр. Да, позже уточню даты, — пробормотал он и черкнул что-то в блокноте, с которым никогда не расставался.

— Дальше… Отец — старый партийный работник Левон Кочарян. Матерью была… хотя, почему была — и сейчас есть… Руфь Григорьевна Боннэр, член РКПБ с двадцать четвертого года. Овдовев, она связала свою жизнь с Геворком Алиханяном, и тогда наша «героиня» сменила фамилию отца на фамилию отчима и стала Алихановой… Имя девочке тоже сменили, именно тогда ее стали звать Еленой.

— Алиханян?.. Значительная фигура, — перебил Даню Марсель, — в начале двадцатых он стоял во главе компартии Армении. Дальше тридцать седьмой год, Алиханяна расстреливают, а Руфь Боннэр арестовывают. Сидела, кстати, в АЛЖИРе…

Я кивнул. Акмолинский лагерь жен изменников родины — аббревиатура АЛЖИР — в принципе, не самое страшное место. Это не Колыма, не Воркута, не Забайкалье, помягче намного. Да, холодно, охрана и колючая проволока. Ходить строем и под охраной, жить в бараке, но… не Колыма.

Реабилитировали Руфь Григорьевну в пятьдесят четвертом, сразу после смерти Сталина. Полностью сняли судимость, восстановили в партии. Хотя в Москву она вернулась еще раньше, после Великой Отечественной, в феврале сорок шестого года, и хлопотал за нее никто иной, как Микоян. Насколько я помню, позже мать Елены Боннэр стала пенсионеркой союзного значения и очень неплохо жила…

— Елена очень часто общалась с матерью, ездила в Казахстан, поддерживала чем могла, а когда та вернулась в Москву, то первое время, пока Руфь Григорьевне не вернули квартиру в Москве, жила у дочери. Елена в то время как раз вышла замуж первый раз, за Семенова, Ивана Васильевича. Но не в том суть…. — Марсель налил себе чая, стянул с блюда пирог и, надкусив, пробубнил с набитым ртом:

— Даня, давай про репутацию.

— Про репутацию… — Даниил бросил голодный взгляд на пироги, но тут же пододвинул мне еще одно фото. На нем Елена Боннэр, уже во взрослом возрасте, и тоже в профиль и в анфас. — Во время войны работала в военно-санитарном поезде, где ее «взял под крыло» начальник поезда Дорфман, Владимир Ефремович. Там же она получила ранение. Серьезная контузия во время бомбежки. Но, восстановившись, продолжила работу медсестрой. Войну заканчила в Австрии. Однако зрение продолжало падать. И к моменту развода с мужем, она практически слепнет на один глаз. — Даниил перебрал фотографии и выложил передо мной еще одну.

На фото хрупкая молодая женщина сидит на скамье в парке и читает лежащую на коленях. В одной руке у нее дымящаяся сигарета, а в другой очки.

— Откуда эта фотография? — поинтересовался я, разглядывая изображение.

— Фотография из журнала «Советский Союз». Боннэр просто попала в кадр, но фото получилось удачным и его разместили на обложке. Ладно, я не буду развозить по всей ее биографии, — Даня все-таки не утерпел, взял пирог, откусил и, быстро прожевав, запил чаем, — перейду сразу к делу. Уже будучи замужем, Боннэр сначала была подозреваемой в деле об убийстве жены Злотника, ее любовника на тот момент, но позже ее из подозреваемых неожиданно переквалифицировали в свидетели по делу. Причина — недостаток улик. Именно тогда были сделаны эти фото.

Даня показал пальцем на вторую пару фотографий «анфас — профиль»: на них красивая молодая девушка, волосы собраны в пучок на затылке, длинная, как у балерины, шея.

— Их мы в архиве МВД выловили. Владимир Тимофеевич, обратите внимание, они идентичны с фото в четырнадцатилетнем возрасте. А вот последние фотографии Боннэр, также газетные фотографии, еще несколько фото с прошлой работы, а вот некоторые случайные попадания в кадр на мероприятиях…

Даня сделал глоток чая, отставил кружку, продолжил:

— Я сразу обратил внимание на форму ушей. Форма ушных раковин разная. И форма подбородка тоже. А вот здесь она опять в профиль, ветер поднял волосы и видна родинка на шее, недалеко от шейных позвонков, ближе к правому уху. Кстати, по форме довольно некрасивая. На фотографиях из архива — тех, что в профиль, этой родинки нет. Хотя она должна быть.

— И тут, Владимир Тимофеевич, вопрос, — включился в разговор Марсель. — И вопрос интересный: родинку можно свести, хотя это и рискованно, но можно. Но вот чтобы ее сделать — это из области фантастики!

— Ну почему же, — возразил Даня, — сейчас медицина шагнула далеко вперед.

— Даня, ребенок ты еще, — ухмыльнулся Марсель, — да покажи мне хоть одну женщину, которая добровольно захочет посадить такую блямбу на шею? Как раз туда, куда любовники обычно целуют? Да никогда не поверю! Кстати, на остальных фотографиях у Боннэр либо высокий воротник, либо волосы под ободком и спадают к плечам, полностью закрывая шею. Эта единственная где видно шею, и здесь она снята в момент разговора с Микояном на официальном мероприятии. У нас всё! — и Марсель развел руки, слегка поклонившись, будто пародируя театральный поклон.

—