Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов

меня так, что мне стало даже неловко. Кажется, он догадался, что эта мысль про пеньку у меня «не свежая», обдуманная не раз. Его брови начали сходится друг к другу.

Ой, что сейчас будет…

Глава 15

Прямо на моих глазах в его голове одна идея сцеплялась с другой, образуя единую конструкцию. Понимание на лице сменилось недоумением, а следом — подозрением.

— Пенька… — тихо проговорил он, пробуя слово на вкус. — Просмоленная пеньковая веревка… Ты…

В его глазах на миг вспыхнула искра понимания и тут же погасла, оставив после себя ярость.

— Ты ведь с самого начала знал! — его дотоле тихий голос зазвенел от ярости. Кусок кожи с грохотом полетел на землю. — Знал про пеньку, но молчал! Смотрел, как я, старый дурак, бьюсь головой о стену! Как три дня драгоценных теряю! Ты меня за дурака держал, мальчишка⁈ Ты издевался надо мной⁈

Один-единственный шаг — и он уже вплотную. Его огромное тело выпрямилось, нависая надо мной грозовой тучей. Кулаки размером с мою голову сжались с хрустом. Его трясло от обиды. От праведного, чистого, как алмаз, гнева человека, которого водили за нос, которого выставили дураком.

В наступившей тишине потрескивала тонкая корочка льда в лужах, оставшихся после наших провальных испытаний. Тяжело, с хриплым присвистом, вырывался воздух из его груди. Глядя в его выцветшие глаза, я был уверен: сейчас его хватит кондратий.

И когда я уже открыл рот, чтобы сказать хоть что-то, любую глупость, лишь бы прервать это молчание, тяжелая дворовая калитка со скрипом отворилась.

В тишине этот звук буквально прогрохотал.

Мы оба резко обернулись. Степа ошалело пялившийся на нас вместе с солдатами тоже повернул голову.

Во двор, окутанный облаком морозного пара, вошел Воронцов. Начищенные до блеска сапоги хрустели по подмерзшему снегу. Он шел не спеша и, остановившись в нескольких шагах от нас, окинул все цепким взглядом. Взгляд привыкший мгновенно оценивать обстановку, скользнул по моему напряженному лицу, по трясущимся от ярости рукам Кулибина, по разгрому во дворе — разорванному рукаву, опрокинутым ведрам, замерзающим лужам. Степке с воинами.

Кулибин будто окаменел. Ярость застыла, превратив его живое, подвижное лицо в неподвижную маску. Он даже дышать перестал.

Это Алексей вовремя зашел. Спас меня. Ангел-хранитель в мундире тайной канцелярии. Какая ирония. Внутри меня что-то хихикнуло.

Пользуясь этой спасительной паузой, когда мир затаился, я бросился навстречу гостю с самой преувеличенной и самой фальшивой радостью, на какую был способен.

— Алексей Кириллович! Какими судьбами! Вот уж не ждали! Радость-то какая! Прошу, прошу в дом, у нас тут… творческий беспорядок, — затараторил я.

Воронцов смерил меня своим непроницаемым взглядом, правда в уголках его глаз я уловил тень понимания.

— Вижу, работа кипит, — ровным голосом произнес он, без капли иронии. Просто констатация факта, дающая мне возможность продолжить эту нелепую игру.

— Кипит, еще как кипит! — подхватил я, почти силой увлекая его к двери в основной дом. — Идеи так и бьют ключом! Иногда даже через край, — добавил я, бросив быстрый взгляд через плечо.

Испепеляющий взгляд Кулибина прожигал мне спину сквозь сюртук и кожу. Забавный он все же старик.

Мы вошли в торговый зал. После холодного, грязного двора нас встретили тишина, порядок и тепло. Пахло сбитнем с травами. Высокие напольные часы в углу мерно и успокаивающе тикали, отсчитывая секунды мирной жизни. «Саламандра» была уже закрыта для посетителей, и в этой тишине каждый звук казался преувеличенно громким. В центре зала, на постаменте из черного мрамора, под массивным стеклянным колпаком парила в воздухе маска. Тени от нее, отбрасываемые хитрой системой свечей и зеркал, медленно, гипнотически плясали на стенах, обшитых темным мореным дубом.

Воронцов, привыкший к вечному хаосу и грохоту в нашей мастерской, замер на пороге. Он снял свою тяжелую, покрытую инеем офицерскую шинель, отдал ее подбежавшему Прошке и огляделся с удивлением.

— Все никак не привыкну к этому чуду, — только и сказал он, поглядывая на маску.

Из конторки со свечой в руке вышла Варвара Павловна. Ее появление окончательно развеяло призраков из двора.

— Алексей Кириллович, добрый вечер. Прошу к столу. Ужин почти готов.

Ее спокойный голос обладал удивительным талантом — одним своим звучанием превращать любой хаос в строгий, предсказуемый порядок. Воронцов с видимым облегчением принял приглашение.

Ужин, поданный по распоряжению Варвары Павловны в моей малой столовой, проходил в гнетущем молчании. На столе стояли простые, сытные блюда, пахло гречневой кашей с жареным луком и квашеной капустой. Мрачный Кулибин, умытый и переодетый в чистую рубаху, сидел напротив грозной тучкой. Ел он молча, с показной злостью, демонстративно громко хлебая щи и стуча деревянной ложкой по глиняной миске. Варвара Павловна метнула в его сторону строгий взгляд, но тот сделал вид, что не заметил.

Чувствуя, как накаляется обстановка, Варвара Павловна пыталась разрядить ее светской беседой, рассказывая Воронцову о городских новостях. Капитан отвечал ей вежливо, даже рассеянно, его взгляд скользил от меня к Кулибину. Наконец, отодвинув тарелку, он решил прекратить эту комедию.

— Ну что, господа, хватит в молчанку играть, — его голос в тишине прозвучал необычно громко. — Судя по разгрому во дворе, битва у вас сегодня была жаркая. Давайте выкладывайте, чья взяла?

— Железо, — глухо буркнул Кулибин, не поднимая головы.

— Не совсем, — осторожно поправил я. — Мы, кажется, нашли решение.

Воронцов удивленно приподнял бровь. Стараясь не смотреть в сторону Кулибина, я вкратце обрисовал ему нашу двойную идею.

— Так значит… пари будет выиграно? — в его голосе прозвучало настоящее изумление.

Я медлил с ответом. Тяжелый, враждебный взгляд Кулибина, тревожный — Варвары Павловны, пронзительный — самого капитана, — все они сошлись на мне. Во мне схлестнулись двое. С одной стороны — творец, который ночами не спал над чертежами и кончиками пальцев чувствовал биение рождающейся машины. Он жаждал признания, триумфа, изумления на лице Императора и унижения на лицах врагов. С другой — 65-летний стратег, помнивший смрадные переулки Лиговки. Второй тихушничал.

Воронцов, видя мое затянувшееся молчание, чуть наклонился через стол и понизил голос, но говорил так, чтобы слышали все.

— Григорий, я ведь пришел не просто так, — начал он. — Имею донесения. Мои люди, что слушают разговоры в городе, доносят: господин Сытин и его… приятели… в полной уверенности, что вы провалились.

Он сделал паузу.

— Они празднуют. В трактирах на