Другая жизнь. Назад в СССР-5 - Михаил Васильевич Шелест

— Ты точно не нормальный, — улыбнувшись, сделала она вывод. — Хотя… Я бы не удивилась, если бы ты закончил ВУЗ раньше меня. С твоей феноменальной памятью… Ты, мне кажется, уже и технологию рыбных продуктов знаешь.

— Когда-то я пять раз поступал на технологический факультет, чтобы стать твоим подшефным, и учился на нём и получал дипломы, — хотел сказать я, но не сказал.

— Что там знать-то? — переспросил я. — Жабры, плавники и хвосты? Режимы термической обработки? Микробиологию? Что сложного-то?

— Ты — точно не нормальный! — рассмеялась Лариса. — Говоришь о таких вещах и совершенно свободно! И, что самое интересное, уверена, что точно знаешь, о чём говоришь.

— Ну, не всё, конечно, — покраснел я, как всегда соврав.

Хорошо, что я не проживал всё то множество жизней, память от которых сконцентрировалась в моей матрице. Да, у меня имелись воспоминания о них, но их было так много, что они казались обрывками сновидений. Вот сегодня, например, мне приснился сон, что я в трамвае встретил девушку, кого-то мне смутно напоминающую. Я спросил её не помнит ли она меня? Она задумалась. Я тоже. И вдруг я вспомнил, что в одной из жизней мы с ней, ещё до Ларисы, некоторое время встречались. Но она была восьмиклассницей, а я студентом второго курса. Её звали Татьяна. Хм! Почему у меня так много подруг с этим именем?

Она была очень симпатичной, и не смотря на возраст очень хорошо целовалась. Меня учила, пентюха не целованного. В той жизни я, да, отчего-то был не целованным пеньтюхом. Но и тогда я встретил Ларису и…

Сейчас я и забыл, что где-то есть такая Татьяна, с которой мы в этой жизни не встретились. И вот сон… Зачем м не эти воспоминания, скребущие душу? При наличии Ларисы, да.

— Кобелино ты всё-таки, Мишка, — подумал я.

А во сне, я, вспомнив кто эта девушка, поспешил ретироваться, вызвав у попутчицы, лёгкое разочарование. Да-а-а…

Так вот, про прошлую память и воспоминания… Они жили отдельно друг от друга. Память, в смысле — знания — сами по себе, а воспоминания — сами. Не мешали друг другу, ха-ха…

— Получим свободные дипломы и мотанём куда-нибудь в Зарубино. Построим дом…

— Э-э-э… Я не хочу в Зарубино, — нахмурившись, сказала Лариса. — Туда я могла бы и так распределиться в Зарубинскую Базу флота. Я хочу остаться во Владивостоке. У нас и так тут дом есть.

— Э-э-э… А тебя не смущает, что там где я живу — это, всё-таки, э-э-э, гараж?

— Всем бы такой гараж, — хмыкнула Лариса. — С прямым выходом на пляж с розовым песком.

Ага… Была у нас такая дверь, с выходом в «бунгало», сделанное из рефконтейнера, облицованного симпатичной фасадной плиткой под кирпич.

— Где тут работать? — спросил я.

— Я в декрете буду, какая мне работа?

— В декрет уходят с какой-то работы, — напомнил я.

— Можно в «цекотуху»[2] распределиться. У меня точно красный диплом будет.

— Хм! — наморщил я ум. — Если в декрет, то только с распределением. Со свободным дипломом никто тебя не возьмёт, хе-хе, с такими, хм, перспективами. А «цекотуха» — самое то. Но ведь могут и куда-нибудь в Дальморепродукт распределить. Тоже Владивосток, хе-хе… А там на плавбазу технологом.

— Хрен им! — сказала Лариса.

Нахваталась она от меня резких словестных форм.

— Я уже беременная буду.

Я захлопал в удивлении глазами.

— Ты уже, что ли?

Она покрутила головой и покраснела.

— Заявление подадим… Тогда и…

— Так, пошли подавать, — улыбнулся я.

— Не хочу свадьбу зимой, — нахмурилась она. — Хочу весну!

— Хм! Весна у нас это — апрель, а иногда и май.

— Значит — апрель!

— Заявление принимают за три месяца.

— А мы подадим сейчас.

Лариса была категорична. Как, впрочем, и всегда, да.

— После нового года пойдём в ЗАГС, — уточнила она свои планы.

Я только пожал плечами. От судьбы, как говориться, не уйдёшь. Хм! А я и не пытался.

* * *

— Он перемещается неестественным образом. Без пересечения границы, без использования транспортных средств. Просто появляется в кабинете Рёките Минобэ

— Что значит: «Просто появляется?» — нахмурился Картер.

— То и значит, — развёл руками Стэнсфилд. — Фиксируем их деловые переговоры и всё.

— Может быть, это не перемещение, а телефонные переговоры?

— Может быть. Но очень походе на реальное перемещение. Слышны характерные звуки, издаваемые двумя людьми: шаги, например.

— Может у него в кабинете такой громкий интерком. Громкая связь?

— Вряд ли, — покрутил головой директор ЦРУ.

— Тогда, боюсь, нам к нему не подобраться, — сказал Картер, поводя подбородком, словно его шею сдавил тугой галстук. — А что на Тайване? Поучается проникнуть на фабрики?

— Из сборочных цехов получилось вынести компоненты сборки, но они нам ничего сверх того, что нам известно, не дали. В цеха, где производят микропроцессоры, по причине чистоты производства, доступ открыт очень немногим. Привлечь к сотрудничеству никого из имеющих доступ не представилось возможным, по причине невозможности установить этот круг лиц.

— Может они действительно сами сделали такое оборудование? Вы говорили о каком-то сумасшедшем учёном-китайце, перебежавшем в Японию. Может это он?

— Хм-м-м… Мы просчитывали… Э-э-э… Сравнительный анализ… Э-э-э… Сверхнизкий расход энергии предприятия, не позволяет согласиться с этой версией.

— Как-то вы неуверенно себя чувствуете, — нахмурился Картер.

— Я бы хотел просить отставки, господин президент.

— Вы с ума сошли, Тернер? — даже приоткрыл рот Картер. — Чего вдруг?

— Не хочу связываться с чертовщиной, Джимми, — буркнул. — Стэнсфилд. — Мне снятся не мои сны. Сны не из моей жизни. Мне снится, факин фак, Владивосток, фак с его трамваями и фуникулёром. Но я в нём никогда не был. Правда, кхм, читал справку.

— Ну, так и вот! Отсюда и сны!

— Брось, Джмми! Это точно не моя память! Меня раздражает наш звёздно-полосатый флаг! И мне хочется петь: «Союз нерушимый…». По-русски, фаакин фак! По-русски, Джимми! Я с некоторых пор знаю, факин фак, русский язык. Свободно, Джимми! Свободно!

— Тихо, Тернер! Не истери! Можешь рассказать подробнее?

— Да, что тут рассказывать? — директор ЦРУ сидел на стуле, понуро опустив голову и плечи, свесив руки между колен. — Как только я собрал