На самом деле (СИ) - Конфитюр Марципана

Между тем, научные традиции пока что были живы, и до отдыха Андрею было далеко, хотя хотелось поскорей пойти домой и лечь в кровать. Готовилась «вторая часть защиты». Длинный стол на кафедре покрыли плотным белым слоем из страничек чьих-то курсовых, студентки уже резали колбаску, аспирантки мыли помидоры, ассистенты грели чай, доценты открывали «пузыри», а доктора наблюдали за процессом, точно зная, кто сегодня будет самым пьяным.

Кафедра гуляла дотемна. Те, кто должен был вести занятия в этот день, пошли к студентам и смиренно попросили отменить на сегодня лекции и семинары. Как ни странно, ни одна из групп не отказала! Если б кто-то зашел на истфак в семь вечера, то увидел бы пустые коридоры, по которым изредка, качаясь, ходят люди в чопорных косоворотках и лаптях, услышал бы голоса и звуки праздника и встретил бы печальную компанию ребят возле одной из аудиторий. Андрей увидел их, когда пошел в уборную. Конечно, это были магистранты — самые несчастные создания в университете. Магистратуру ввели, чтобы соответствовать международным правилам, но чему учить магистрантов — не знали. Поэтому шесть дней в неделю эти странные студенты морально разлагались, а один день, по вечерам, ходили слушать философию. Философа на диссертационную гулянку не позвали, так что лекция состоялась. Это заставляло магистрантов еще больше проклинать Болонскую систему, которую ревнители истинной русскости, замотавшись с негром Пушкиным и франкофоном Толстым, отменить почему-то забыли.

К восьми, когда из здания университета надо было убираться, если только ты не хочешь ночевать там, поздравления Андрея добрались до самой бурной точки. Завкафедрой, ломая об колено палку колбасы, с чего-то вспомнил о своей армейской службе в ВДВ, его коллега (а по совместительству исследователь русско-африканских отношений) начал рассуждать о парашютах, хвастаясь количеством прыжков, из третьего историка полезли анекдоты (неприличные, конечно же), четвертый начал петь. Все остальные, совершенно их не слушая, кричали, бормотали и болтали что-то непонятное. Порой, когда в общем гаме можно было отчетливо расслышать слова «парадигма», «Тацит», или «Костомаров», или «источниковедение», — остальные встречали их безудержным и нервным хохотом. Крапивин, весь красный, похоже, потерял способность ходить и говорить. «Надо будет отвести его домой. А может, отнести?» — подумал Андрей. Разумеется, начальник так напился не из склонности к спиртному, а поскольку волновался за ученика и также был издерган за долгие месяцы подготовки к защите.

Вдруг один из коллег встал со стула и громко, чтобы перекрыть общий шум, произнес:

— Господа! Мне тут прислали грамотку. Возможно, исторического значения!

Под грамоткой он понимал sms-ку: эта западная аббревиатура, разумеется, ушла из обихода. То, что телефонные записки чем-то очень схожи с новгородскими посланиями на бересте, Андрей понял еще в прошлом году. Действительно, общего много: и краткость, и безграмотность, и массовость. Что же за новость прислали коллеге?

— Православную церковь запретили.

Повисло тягостное молчание.

— Как? — спросил кто-то.

— Страну объявили языческой. Царь объявил. Значит, все теперь верим в Перуна. Жена написала.

Хмель испарился. Веселая пьянка превратилась в собрание историков.

— Радио, радио нужно включить! — зашумели одни.

— А какое сегодня число?

— Нужно срочно узнать все подробности!

— Сбегать в газетный киоск!

— Боже мой, что творится!

— Вот, опять взорвут храм Христа-Спасителя! И что на его месте будет? Только не бассейн!

— Во сколько объявили?

— Надо срочно записать все!!!

Через пятнадцать минут стол был разобран, посуду помыли, объедки сгрузили в помойку.

Домой разошлись, рассуждая о судьбах России и споря о том, каковы предпосылки возврата к язычеству.

На следующее утро новый кандидат наук проснулся в своей комнате. Кругом была пылища: руки не доходили до уборки. Здесь и там лежали кипы порченой бумаги, всяческих набросков, планов, заявлений. На полу, возле компьютера, стояла стопка книг. Такая же — у койки. На краю стола — еще одна. Остатки авторефератов. Не отосланный конверт с неверным адресом. Тетради. Ксерокопии. Блокноты. Выписки. Отрывки. И экземпляр диссертации в красивом переплете, он стоил недешево, но был обязательным.

Кирпич.

Андрей ощутил отвращение. Чтоб не видеть, отвернулся носом к стенке. Не хотелось подниматься.

«Я стал кандидатом», — сообщил он сам себе.

Но счастья не было. Андрей вообще ничего не чувствовал.

Андрею казалось, что его пустая жизнь как-то изменится после такого вот великого свершения!

Но ничего не изменилось.

До вечера Андрей пробыл в постели.

Между тем, как государство воевало с чужеземным греческим наследием и старалось истребить неистинную веру в воскресение еврейского пророка, бывший аспирант лечился от депрессии. Таблетки, пить которые он долго не хотел, в итоге пригодились.

Глава 33

В университете по центральной лестнице раскатывали красную дорожку. Анна улыбнулась, вспомнив, как год назад таким же точно образом встречали дорогого гостя — мэра, приехавшего к студентам в преддверии новых выборов. Во время выступления он получил следующую записку: «Дорогой NN! В Камасутре сказано, что дамам отказывать нельзя. Выполните мою просьбу, уйдите на пенсию! Аня». Зал зааплодировал. Мэр нашёлся и ответил, что пока что слишком молод, но было весело.

Теперь ковровую дорожку приготовили для участников торжественного форума «историков, преодолевших догмы», «авторов новейшей хронологии», «творцов альтернативного», «срывателей покровов с исторических тайн, которые так долго хранили прислужники старого режима». Так писали журналисты о конференции, которая неожиданно приобрела масштабный характер. Для нее решили отвести актовый зал. С утра по универу бегали субъекты с микрофонами и камерами. Общий интерес к истории, который подхлестнуло сообщение об английском происхождении Петра I, привел к тому, что на ушах сейчас стоял не только исторический, но и остальные факультеты. Все ждали, что на этой конференции откроется невиданная истина, создастся новая концепция науки, не испорченной догматиками; концепция некой настоящей и весьма патриотичной истории.

Подружки с факультета в белых кофточках, наряженные, будто на экзамен, деловито спешили по коридорам с папками под мышками: готовилась регистрация участников. Аню тоже попросили поучаствовать: встречать гостей внизу, давать первые необходимые разъяснения. Первым, кого она встретила у входа, был Андрей. Он ее не заметил!

— Добрый день, господин альтернативный историк! Приветствуем на конференции! — насмешливо произнесла Сарафанова.

— Ой, Аня, это ты!..

— Давно тебя не видно. Чай, зазнался, кандидат? Не хочешь с нами, смертными, общаться?

— Не зазнался. Просто, понимаешь, после всех этих кошмаров так устал, что целую неделю сидел дома. Такое вдруг расстройство накатило. Думал, после защиты начнется счастье, что-то необычное, жизнь пойдет настоящая, полноценная. А тут вдруг никаких тебе забот, проблем, волнений. И такое отупение!

— Понимаю. Но теперь-то излечился?

— Да, Иван Евгеньевич звонил, сказал, что так часто бывает. — Андрей улыбнулся. — Ну, и дал совет, к чему стремиться.

— Докторскую пишешь?

Парень замахал руками:

— Никогда! Ни в коем случае! Останусь кандидатом до скончания веков — мне достаточно! О, господи, да я даже представить не могу, какие ужасы проходят докторанты! А чтоб стать академиком, наверно, надо столько справок, что в мешке не унесешь!

Сарафанова засмеялась.

— Иван Евгеньевич сказал, что мой диссер напечатают, — продолжил Филиппенко. — Представляешь⁈

— В университетской типографии?

— Ага, отдельной книгой!

— Ну, и скоро?

— Да понятия не имею! Впрочем, подобные вещи скоро не случаются. Сказали подработать кое-что, чуть расширить, кое-где отредактировать. Я уже начал. Буду жить теперь стремлением к изданию книги! Нет, представь: я автор монографии!