Престидижитатор Сталина - Квинтус Номен

все считали, что моей конструкции. Но на самом деле это была разработка двух, если я не путаю, поколений реконструкторов, моя же доля была совсем небольшой. На заводике делали капсюльные ружья калибром в четыре линии, довольно обычные для нынешнего времени — то есть гладкоствольные. Но все же в четыре линии вместо «традиционных» семи-восьми и под пулю Минье, из-за чего стреляло ружьишко чуть ли не вдвое дальше «конкурентов». Впрочем, других достоинств у ружья не было, разве что цена радовала. То есть радовало, что мне за каждое десять рубликов чистой прибыли выручить удавалось — но, по большому счету, это были копейки. Потому что заводик мог сделать три ружья в сутки.

Но и это было неплохо: благодаря ружью я познакомился с очень интересным человеком, графом Паскевичем. Он для своих солдат, участвующих в Польской кампании, заказал у меня таких ружей пятьсот штук. За свой счет заказал: уж очень ему понравилось, что пуля достает ворога лютого за километр. Ну это если повезет, ведь прицельная дальность у гладкостволок была в районе сотни метров — но если стрелять в толпу… А поляки именно толпой почему-то и шли русских солдат воевать. И благодаря этим ружьям шли крайне недолго.

Еще Паскевичу понравились мои пушки. С ними я вообще ничего не придумывал, а просто отлил стальные по образцу чугунных, разве что немного толщину стволов уменьшил. И получилась обычная нынешняя пушка, просто на треть легче чугунной, но в походах это, оказывается, очень важно. Однако всего было сделано таких пушек с полсотни, потом артиллерийские начальники решили от них отказаться: мол, ржавеют быстро. Как говорится, не очень-то и хотелось…

С ружьями (да и с пушками) все было просто: для них нужна именно хорошая сталь. А я только в двадцать восьмом смог купить небольшое поместье возле Никополя, и накопать там пару тонн руды. На телегах возить руду по сельским дорогам почти за тысячу километров — спорт для сильных духом, а из голого железа легированную сталь сварить ну никак не выходит. Так что решил отложить это развлечение на будущее. А вот на сколько далеким это будущее окажется, было пока не очень ясно…

Еще одно лирическое отступление

Где Герой вообще ничего не делает.

Денис Васильевич сидел на крыльце своего дома и думал о прекрасном. То есть о том, что завтра с утра отправится на охоту, причем в этот раз и Ваську с собой возьмет — все же уже скоро восемь лет сыну будет. А потом, когда они привезут дичь — ну хоть какая-то дичь должна же попасться — то будет он с младшими детьми играть… Но светлые мечты его прервала подъехавшая к дому карета. Не коляска, а именно карета, хотя и вида весьма необычного. Поначалу самым необычным в карете ему показались очень большие стеклянные окна, а затем — очень тонкие и явно железные колеса, в которых спицы были не толще линии. Денис Васильевич лишь теперь сообразил, что из-за таких спиц ему вначале показалось, что карета просто летит по воздуху.

Но и это, как выяснилось, было не самым удивительным. Когда карета остановилась и кучер спрыгнул с облучка, Денис Васильевич понял, что карета была просто огромная, но этого не замечалось из-за того, что в нее были запряжены очень большие лошади. Выйдя к карете, он понял что эти гнедые красавцы (точнее красавицы) в холке были выше его хоть и не великанского, но вполне достойного роста…

Дверь кареты открылась, и из нее вышла необычного вида женщина. То есть вида-то обычного, но было в ней что-то такое…

— Добрый день, Денис Васильевич, меня зовут Алёна Александровна, помещица Павлова. Извините, что без приглашения, но у меня дело к вам очень важное и срочное…

— Ну, заходите, — было видно, что генерал-лейтенант как-то растерялся.

— Мне муж мой много о вас рассказывал… а дело в следующем. Я, кроме всего прочего, работаю художественным руководителем Одоевского театра, и супруг мой сказал, что лишь вы можете мне помочь.

— С театром? Откровенно говоря, я к театрам отношения никакого не имею, раньше, бывало, посещал, но нынче… А, вам деньги для театра вашего потребны?

— Спасибо, но нет. С деньгами я сама кому угодно помогу, а вот с репертуаром…

— Уважаемая Алёна? — он дождался подтверждающего кивка гостьи — Александровна, сразу вам скажу: пьес никогда не писал и даже ни разу в жизни об этом не думал, так что…

— А мне не пьеса нужна, а водевиль. В стихах, и называться он будет «Сватовство гусара».

— Ну про гусаров я рассказать могу, — широко улыбнулся Денис Васильевич.

— Так я и не сомневаюсь. Сюжет пьесы прост и незатейлив: молодой гусар любит дочь мелкого ломбардщика, который жаден и скуп, как жид, а гусар же небогат. И когда ломбардщик просит за дочь две тысячи рублей, гусар придумывает, как и своего добиться, и денег не потратить. То есть как ломбардщик ему деньги даст чтобы за дочь заплатить, а помогут ему в этом его друзья-сослуживцы…

Денис Васильевич слушал гостью приоткрыв рот от удовольствия, а когда она закончила, он тихонько поинтересовался:

— Я думал, что вам что-то из жизни гусар вызнать нужно или про битвы истории, а вы мне тут весь водевиль так рассказали, что я словно его уже и посмотрел… в театре. Может вам с мундирами гусарскими помощь нужна?

— Нет. Муж сказал, что все это же, но стихами только вы сможете выразить. Я пробовала, но только несколько стишков… несколько песен осилить и смогла.

— А услышать их можно?

— Ну, раз вы просите… только… представьте, что это все же гусары поют, а не слабая женщина. Это когда они деньги Налимову собирают. Гостья встала, набрала побольше воздуха…

Голос у Алёны Александровны был неплохой, но на это поэт вообще внимания не обратил. Когда она закончила, он тихо пробормотал про себя «умри гусар, но чести не утрать», затем встал:

— Вы не соизволите у меня до завтра остановиться?

— Благодарю, но я обратно к себе на пароход поеду. Саму пьесу, в прозе только, я вам оставлю… — с этими словами она вытащила из сумочки небольшую тетрадь. — А вы, если согласитесь попробовать пьесу стихами вашими изложить, напишите мне, я снова приеду.

— Если соглашусь? Да я нынче же и напишу всё! Прямо сейчас же напишу! Обождите пять минут… — генерал засуетился, подбежал у стоящему у стены бюро, схватил лист бумаги, перо — и начал судорожно что-то писать. Затем внимательно поглядел