Последний герой СССР - Петр Алмазный

широкая тропа с советской территории, более или менее проходимая, но землетрясения и сход лавин закрыли это место полностью. Три мощных землетрясения подряд. Сначала в шестьдесят девятом, когда, собственно, тропу и засыпало. Но еще можно было пробраться альпинистам. После этого сильно тряхнуло в семьдесят третьем. И дальше в семьдесят шестом мощнейшее землетрясение в Китае. Отголоски дошли и до монгольского Алтая, и до советского. На этом пункте поставили крест и забыли про него. Если бы Горбачев не пообещал отключить машину возмездия, то и не вспомнили бы.

— Сомневаюсь, что интерес к этому оружию только у Горбачева и наших западных партнеров. Генерал Рохлин не зря курирует «Р. И. П.», — я не стал осторожничать, если уж мне доверяют такую серьезную тему, то вряд ли будут подозревать из-за излишнего любопытства. А мне нужно знать, какие еще есть подводные камни в этой странной организации.

— Ты прав, Влад. У генерала Рохлина свои цели и задачи, и они противоположны тому, чего добиваются Горбачев и Ельцин. Кстати, ты совершенно правильно просчитал события сегодняшнего дня. Уже известно, что почти все депутаты готовы проголосовать за принятие декларации о суверенитете. Идут последние согласования, но итог уже ясен. Ладно, считай, инструктаж закончен. Все, вам пообедать, желательно плотно. Петру в дорогу Настя уже собрала сумку еды. Его это, правда, не заткнет, но вы с Олегом умеете отключаться от ненужной болтовни. Иди, зови своих спутников обедать. Еду привезли из санатория, накрыли в комнате отдыха. И сразу в путь.

Я взял кейс и подумал, что эту вещь из рук точно не выпущу. Спустился на первый этаж. Петра с Олегом не пришлось звать, они, закончив сборы, пришли сами. Втроем направились в комнату отдыха.

Арни Слободчиков был там. Восседал за столом с видом индийского набоба. Перед ним тарелки, миски, блюдца. Но он не торопился приступать к еде.

— В чем дело, Арни? — спросил Петр.

— Здесь есть испортит-са, и рафинированный жир — есть бед, плёхо, — он отодвинул тарелку с борщом. — А здесь есть зачем поливайт салат кока-кола? — Следующей была отодвинута глубокая миска с окрошкой. — Это есть совсем холестерин, — котлеты тоже отставлены в сторону. — Калория есть вери биг… много. Вес нужно контролировать.

Мы расселись за столом и приступили к еде. Американец пододвинул к себе поближе тарелку с сыром и нарезанной кусочками копченой колбасой.

— Эх, Арни, Арни, через неделю похода ты будешь стройный, как кипарис и совсем по-русски будешь за обе щеки уминать рафинированный жир и запивать его рафинированным спиртом, — пошутил Петр, отправляя в рот кусочек сала. — За уши не оттащить будет!

Я поел быстро.

— Жду вас в машине, — сказал, не обращаясь ни к кому конкретно, и вышел. Мне просто хотелось попрощаться с Настей.

В фойе свежо, цветы уже политы. Я подошел к стойке с телефонами — секретарши на рабочем месте нет. Услышал легкую музыку, откуда-то из-за кадок с высокими фикусами донесся смех. Прошел туда и обнаружил дверь. Толкнул ее.

Комната небольшая, диванчик у стены, окно, у окна компьютер. За компьютером, как мне показалось, ребенок. Настя была тут же, в коричневом сарафане и почти школьной, строгой блузке с погончиками на плечах. Только пионерского галстука не хватает, чтобы сойти за школьницу. Я поздоровался, но она приложила палец к губам и кивнула на мальчишку за компьютером.

Я подошел ближе и остолбенел, узнав в этом, как мне вначале показалось, подростке, вокзального бомжика. Ванька-дурачок был чисто вымыт, причесан и переодет. Его пальцы летали над клавиатурой, а по дисплею ползли группы цифр.

Он иногда поворачивался к Насте, будто искал одобрения и улыбался. Я видел морщины на его лице, но все равно не мог воспринимать его иначе, чем подростка. Увидев меня, он вдруг улыбнулся и спросил:

— А ты как с чертом договорился? Он же злой, он добрых не любит.

Глава 16

Настя схватила меня за локоть и выволокла из комнаты. Я не сопротивлялся. В фойе едва не сбил горшок с растением, но успел подхватить его прежде, чем тот упал.

— Осторожнее! — строго сказала девушка. — И ты там, — она кивнула на дверь комнаты, из которой мы только что вышли, — совсем не нужен. Можешь напугать ребенка. Хотя ему уже около тридцати лет, Ванечка все равно еще дите.

— Я несколько озадачен. Тоже вижу, что он давно не мальчик, несмотря на телосложение и задержку в развитии. Смотрится как подросток лет двенадцати, но все-таки у меня такое чувство, что ему года три, — заметил я.

— В каком-то смысле так и есть, — она хотела еще что-то сказать, но не успела — зазвонил телефон.

Секретарша сняла трубку.

— Да, Жорес Иванович, он здесь. Но боюсь, толку будет мало. С компьютерами на «ты», цифрами оперирует лучше, чем словами. Нет, Жорес Иванович, психиатру еще не показывали. Я не специалист, но подозреваю, что какое-то расстройство аутического спектра…

Дальше я не слушал. Из комнаты отдыха вышли мои спутники, причем Петр громко говорил, о чем-то споря с Арни. Арнольд поверх гавайской рубахи накинул малиновую куртку с пояском под животом. Низ куртки топорщился, как балетная пачка. Брюки были кислотно-желтого цвета. На ногах, к чести американца, крепкие берцы. Хотя, надень он кроссовки попугайской расцветки, я бы не удивился. В руках рюкзак из хлипкой голубой плащевки, забитый под самую завязку. Рюкзак небольшой и совсем не походный. Не стал его расстраивать новостью о том, что ему придется нести провиант.

Сверху спустился Сорокин. Я перехватил кейс со спутниковым телефоном в другую руку и первым вышел на крыльцо. Завгар уже выгнал машину на стоянку рядом с домом.

— Ну все, ни пуха, ни пера! — Василий Иванович пожал каждому из нас руку и удалился.

Сорокин последовал его примеру.

— Долгие проводы — лишние слезы, — пошутил он и хлопнул Петра по плечу, просто пожелав:

— Удачи! Всем нам…

Я открыл багажник, подождал, пока американец втиснет свой рюкзачок, и аккуратно поставил кейс. Вернулся, намереваясь сесть на водительское место, но там уже расположился Слободчиков.

Меня и без того беспокоило странное предчувствие, раздражение то накатывало, то пропадало. Я попытался оформить это предчувствие словами — и не смог. Приторно-дружелюбный и бесцеремонный американец, отстраненный, совершенно закрытый монах, ученый, который по ровной дороге не может пройти и не упасть — этого достаточно,