Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка

через людское море, тут же расступившееся перед ним, и сел на свое место. Шепотки в толпе смолкли, и на него уставились сотни любопытных глаз.

— Славьте Морского бога, люди, и царя Энея, сына его! — пророкотал он.

— Вам дозволено принести свои жалобы к стопам судьи Калхаса, — важно произнес писец, макнувший гусиное перо в чернила из дубовых орешков. — Кто будет первым?

— Вот ты! — Калхас повернул жуткий хрустальный глаз в сторону бабы, стоявшей ближе всех. Та обрадовалась поначалу, но, сделав шаг вперед, впилась взглядом в жуткую маску, через которую на нее взирал сам бог, побледнела и осела наземь, потеряв сознание от ужаса.

— Следующий! — скучающим голосом произнес писец, привыкший к таким зрелищам. Чуть ли не каждый раз случалось подобное.

— Я! Я! — вылез вперед крестьянин в одной набедренной повязке. — На соседа жалоба у меня. Великий судья, рассуди нас. Скажи, чья это коза…

Четыре дюжины без двух, — уныло подумал Калхас, который вернул хозяевам именно такое количество уворованных соседями коз. — Царь Эней, спасибо тебе! Научил, как с этими убогими поступать. Кабы не мудрость твоя, я бы, наверное, уже бросился на меч…

Глава 15

В то же самое время. Где-то у побережья Сицилии.

Огромный остров они обходили пятнадцать дней. Небыстро, можно было бы сделать это двое быстрее, да только спешка здесь ни к чему. Воды незнакомые, люди недобрые. Так зачем спешить? По всему Великому морю царит освященный веками обычай: если чужак высадился на твой берег, убей его тут же. Все так и делали, наученные мудростью предков, принося в жертву всех, кого морские боги приводили к порогу их дома. С этим кораблем так не получалось. Семь десятков крепких мужей с добрым оружием, и бронзовый нос, который играючи отправит на дно любую лохань, что сиканы смогут вывести в море. Одиссей был очень доволен собой. Он уже дошел дальше, чем кто-либо их ахейского народа, и достиг западного мыса, за которым повернул на восток. Да о нем песни складывать будут, когда он возвратится. Или если возвратится…

— Какая богатая земля! — шептал писец Корос, который жадно поедал глазами покрытые дубравами холмы и колосящиеся поля.

Он, выросший на крошечном островке, и подумать не мог, что бывает такое великолепие. Даже Кипр куда меньше, чем Сикания, и куда хуже для ведения хозяйства. Корос мог объясниться на языке сиканов, и все переговоры с вождями вел именно он, примечая каждую деталь.

Бедная земля Сикания, но одновременно и безмерно богатая. Нет таких полей и пастбищ на востоке. Ни у одного царя нет. А тут нищие роды ковыряют плодороднейшую землю деревянной сохой, пасут скот на бескрайних лугах и при этом с огромным трудом отбиваются от сикулов, которые всеми правдами и неправдами лезут сюда из разоренной Италии. Еще бы. Тут ведь и дождей больше, и леса много, и земля родит.1 Сикулы на востоке острова уже прочно обосновались. Они, в отличие от сиканов, умеют железо обрабатывать.

— Драпан…или Трапани… — прилежно высунув кончик языка, записал Корос.

Самая западная точка Сикании и совершенно бесподобная гавань. Они нашли ее. У Короса непростая задача — найти четыре места для городов, которые господин обозначил на своем рисунке. Первое они нашли легко — остров Ортигия, на котором бьет источник сладкой воды. Там встанет город Сиракузы. Второе место — Драпан, и оно тоже найдено. Остались только Палермо и Мессина, которая запирает Сциллу и Харибду со стороны острова.

— Вижу корабль! — заорал наблюдатель, посаженный по обычаю египтян в корзину на вершине мачты.

— Кто? — крикнул в ответ Одиссей.

— Тирцы или сидонцы! — прокричал парнишка, обладавший зрением орла. — Парус пурпурный и нос резной, на конскую башку похожий.

— Надо брать, — решительно произнес Одиссей и заорал. — Лучники, на палубу! По моей команде мачту снимаем и на веслах идем!

— Тараном бить будем, царь? — спросил кормчий.

— Я тебе дам тараном! — возмутился Одиссей. — Это же гаула сидонская, из лучшего кедра. Ей цены нет. И она товаром доверху полна! Я ее хочу!

— Неужели сидонцы сюда ходить начали? — спросил Корос.

— Сам удивляюсь2, — пожал плечами Одиссей. — Никогда о таком не слышал.

Бирема, подлетая на волне, понемногу сближалась с кораблем сидонцев. Уже спущены паруса и убраны мачты, а на палубе строятся лучники и метатели бронзовых крюков. Бросать уголь Одиссей запретил, клятвенно пообещав, что зарубит дурака собственной рукой.

На гауле их заметили тоже. Корабль это огромный, пузатый, как кувшин, с обширным трюмом. Только вот ходит он в основном под парусом, а весел имеет не более десятка на каждом борту. Они нужны лишь для того, чтобы причалить к берегу или отойти от него. Потому-то и команда на ней невеоика, не сравнить с боевым кораблем. Плывет гаула медленно, словно черепаха, тарана не имеет, и в открытом море против биремы царя Энея шансов у нее, как у овечки против голодного льва. Никаких! Обе команды стояли друг напротив друга, укрытые щитами, и лишь ждали приказа. Сидонцы громко молились, бросив в море несколько серебряных колец.

— Двадцать шагов держать! — скомандовал царь, и кормчий понятливо кивнул. Он поведет корабль параллельным курсом, а помощник снизит скорость гребцов, умерив барабанный бой.

— Эй вы! — залитый хмельным куражом, заорал Одиссей, когда пошли почти рядом. — Парус спускайте!

— Да пошел ты! — прокричал толстый, носатый сидонец с длинной смоляной бородой. — Я скорее дно прорублю и утоплюсь, чем тебе сдамся, ахейская ты собака!

— Это я-то собака? — Одиссей не на шутку оскорбился. Такое сравнение считалось очень обидным. — Да чтоб тебя молния убила! Сидонский ты овцелюб! Шлюха египетская! Если ты мой корабль утопишь, я тебя из воды выловлю, на куски порежу и чайкам скормлю!

— Твой корабль? — возмущенно заорал сидонец. — Когда это он твоим стал? Убери от него свои зенки бесстыжие, тупой почитатель пьяного бога3. Лопни твои глаза! Разорви твое чрево! Иссохни от поноса, разбойник проклятый!

— Сына своего придушил уже? — крикнул Одиссей. — А твоя жена как поживает? Уже раздвинула ноги перед пьяным матросом?

— Я своего первенца в жертву Баалу принес, — важно ответил купец. — И жена моя — благочестивая женщина. Она положенную службу в храме Аштарт сослужила. Так обычаи наши велят. И