Вперед в прошлое 5 - Денис Ратманов

— Нравится ли тебе юриспруденция, или это вопрос престижа?

— Конечно нравится, — закивала Заячковская. — Это интересно. И это — общаться с людьми.

После рассказывала Гаечка, я ее вчера натаскал, она без запинки говорила, что ей нравится творчество, нравится работать со словом и сочинять истории, потому она хочет стать писателем.

Я спросил:

— Какой твой любимый писатель?

— Рей Бредбери, — не задумываясь ответила она.

Баранова включилась в игру:

— Почему тебе нравится именно Бредбери?

Как раз вчера мы готовили ответ на этот вопрос, и прозвучал он красиво:

— Его книги не просто интересные, но и берут за душу.

— Какое твое любимое произведение? — не сдавалась Баранова.

И это мы тоже подготовили:

— Рассказ «Ревун». Он очень грустный, в нем рассказывается о маяке и морском чудовище, которому в зове маяка послышался голос другого такого же чудовища.

— Какие еще произведения…

— Яна, спасибо, достаточно, — остановила учительница Баранову. — Саша, молодец, «пять».

Илона Анатольевна снова посмотрела на меня, и в ее взгляде я прочел понимание. Собрав самостоятельные у тех, кто отвечал письменно, она повернулась к доске и написала тему сегодняшнего урока.

Гайка, сидящая впереди, повернулась и показала мне «класс». Илья хлопнул по спине. Они выиграли маленькое сражение и торжествуют. Не они — мы выиграли!

После английского началась нуднейшая физика. Барик, Плям и Заславский сбились в стаю, сели на двух последних партах второго ряда и, бросая в Карася бумажные катышки, пока не было учительницы, пели:

— Буль-буль-буль карасики!

Санек крутился на стуле, как уж, отмахивался от бумажек, возмущался и угрожал, но на сильных не рыпался. Утомившись издеваться над Карасем, Барик завизжал резаным поросенком и под гогот друзей стал хрюкать:

— Хрю-хрю-хрю кабанчики!

— Охренел? — воскликнул Кабанов, вскочил, сжимая кулаки.

Барик изобразил недоумение.

— А что такое?

— Какого хрена⁈ — негодовал Кабанов.

— Какого хрена — чего? — все так же косил под дурачка Барик.

Санек Кабанов стушевался. Он и правда не знал, что предъявить Барику, и выдал:

— Хрюкаешь!

Плям, Заславский и Карась заржали. Плям спросил:

— А что, ему нельзя хрюкать? Почему?

Кабанов посмотрел на ядовито улыбающегося Райко, на ухмыляющуюся Баранову, рванул к Барику, чтобы дать ему в морду, но тот бросился прочь, в дверях столкнувшись с учительницей. Кабанов сел на свое место, поглядывая на Барика и что-то говоря Райко.

Физюля, Татьяна Михайловна Рудакова, была топ-2 в моем рейтинге самых нудных учителей. Лидировала в этом списке историчка. На физюлю достаточно было посмотреть, чтобы понять: этот человек блистать не будет. Серым у нее было все, кроме кожи. Она всегда носила вещи всех оттенков серого, куталась в серую вязаную шаль, носила серую жилетку, волосы и глаза у нее были пепельными, голос — тихим и монотонным. Эдакая огромная сумеречная моль, которую прокляли, и она вынуждена терпеть солнечный свет, буйство красок и визги человеческих детенышей.

Ходило множество слухов относительно ее серости. Одни говорили, что у нее аллергия на все, включая косметику и красители, другие — что серьезное психическое заболевание. Однако она жила в браке и растила сына-третьеклассника.

После физики мы пошли переодеваться на физру. Я подумал, что Гаечке сейчас особенно тяжело среди агрессивно настроенных девок. Только бы не тронули ее, она в одиночку не отобьется. Потому я переоделся первым и привалился к стене, дожидаясь подругу в коридоре. Она тоже переоделась первая, вылетела из раздевалки и встала рядом.

— Подумай хорошо, Гайчукча, — донесся голос Барановой. — Тебе ж хана.

— Как можно быть такой гнилой? — проговорила Гаечка, и мы вместе вошли в спортзал, предполагая, что оттуда нас погонят на площадку, пока погода хорошая.

Так и случилось. Размявшись, мы прыгали, бегали, метали мяч. Весь урок я ловил удивленный взгляд физрука. Окончательно его я удивил, пробежав кросс вторым после длинного и тонкого Памфилова, который, судя по комплекции, был прирожденным стайером, я же ближе к спринтерам.

А после физры команда бойцовского клуба наконец воссоединилась, и Гаечка, задыхаясь от восторга, рассказала Димонам и Меликову, как я подловил Баранову, и она не получила «отлично».

— Жаль, не видел этого, — буркнул Рамиль. — Какая же она мерзкая!

— Я бы тоже посмотрел, — улыбнулся Минаев, потерявший из-за нее заслуженную «пятерку», и злобно улыбнулся.

— Гнида мичуринская, — сострила Гаечка.

Анекдот про гигантские мичуринские овощи, Вовочку и раков, которых он выдал за мичуринских лобковых вшей, все знали, потому рассмеялись.

— Давайте так всегда делать, пока она не попустится? — предложила Гаечка. — Кто-то учит, готовится, а она пару вопросов задала — и молодец, а ты типа тупой. А у нее все вопросы дурацкие!

— Поддерживаю, — прогудел Чабанов.

Илья сказал:

— Делаем уроки на базе, помогаем друг другу, готовим вопросы на всякий случай.

Мы скрепили уговор, ударив кулаком по кулаку каждого.

— Сегодня в три на базе! — Я поднял палец.

— Не обещаю, — вздохнул Рамиль. — Бате надо помогать. Но вечером нагряну.

Мы начали расходиться по домам. Гаечка выглядела встревоженной и не спешила к себе. Посмотрела куда-то с тоской и спросила:

— Можно мне на базу сейчас? Илья, откроешь?

Я отследил направление ее взгляда и увидел учеников, выглядывающих из-за школьного забора. Отсюда было не разглядеть, кто это.

— Открою, — согласился он. — Только подождешь, пока я за ключом сгоняю?

Саша кивнула. Когда Илья исчез в подъезде, я спросил:

— У тебя с кем-то терки? Тебя пасут?

Ее щеки вспыхнули, она гордо мотнула головой.

— С чего ты взял?

Я промолчал, потому что выбежал Илья с ключом и пошел в подвал вместе с нами. Если