Воронцов. Перезагрузка. Книга 5 - Ник Тарасов

Банки наполнялись золотистой массой, в которой красиво просвечивали янтарные дольки яблок.

— А теперь самое важное, — сказал я, беря одну из банок. — Смотри, как завязывать.

Я накрыл банку кожаным кружком, следя, чтобы кожа плотно прилегала к краям горлышка, затем туго обвязал бечевкой, делая несколько узлов для надежности.

— Видишь? Воздух внутрь попадать не должен, иначе варенье испортится. А так оно всю зиму простоит, а может, и дольше.

Анфиса внимательно наблюдала, а потом сама принялась завязывать остальные банки. Руки у нее были ловкие, и вскоре на столе выстроился ряд аккуратно закрытых банок с вареньем.

Банок немного не хватило — варенья оказалось больше, чем я рассчитывал, но это даже к лучшему. Остатки — где-то с полулитра ароматного варенья — мы положили в глиняную тарелку и оставили остывать.

— Анфиса, — попросил я, когда все дела были закончены, — к ужину принеси свежего молочка.

— Хорошо, Егор Андреевич, — кивнула она, утирая руки о передник. — А что к ужину готовить?

— Ничего не надо. Хлеба свежего нарежь, молоко принеси да варенье наше поставь. Этого хватит.

Вечером, когда солнце уже клонилось к закату и в доме стало прохладнее, мы с Машкой уселись за стол ужинать. Анфиса принесла кувшин с парным молоком. Рядом лежал каравай теплого хлеба, еще пахнущего печью, а в центре стола красовалась тарелка с остывшим вареньем.

Я наломал хлеб толстыми ломтями, налил в кружки молоко и зачерпнул ложкой варенье. Машка с нетерпением ждала, когда можно будет попробовать.

— Ну вот, — сказал я, намазывая варенье на хлеб, — пробуй теперь настоящее варенье.

Она осторожно откусила кусочек хлеба с вареньем, запила молоком и снова закатила глазки от удовольствия.

— Вкусно, Егорушка! — сказала она с набитым ртом.

Я тоже попробовал — и меня тут же накрыла волна воспоминаний. Как в детстве, когда к дедушке с бабушкой ездил, когда малым был. Тот же вкус, тот же аромат, те же ощущения.

— Хорошо, — тихо сказал я, глядя на довольную Машку. — Вот так и должно быть.

Глава 15

Утром проснулся с таким чувством, будто меня всю ночь били тяжелыми палками — все болело от макушки до пяток, но по причине того, что я банально не мог уложиться нормально. Спина ныла так, словно всю ночь ворочался на камнях, шея затекла в неудобном положении, даже руки какие-то деревянные были. Все мешало, все давило, что-то было категорически не так с этой проклятой постелью.

То подушка никак не сбивалась как нужно — то слишком высокая казалась, голову задирала неестественно, то низкая, и тогда шея провисала. Ворочался, переворачивал ее, взбивал кулаками, пытался найти хоть какое-то удобное положение. То Бусинка на плечо залезет своим теплым боком, мурча что-то кошачье, и сначала даже приятно — живое тепло рядом. Но потом начинает давить своим весом, лапки во сне перебирает, коготки слегка выпускает, щекочет усами за ухом. Машку еще боялся разбудить своим ворочаньем туда-сюда, а она то так хорошо на плече лежала, то прижималась ко мне. Вроде и приятно, но и это не давало уснуть.

Нет, меня это не раздражало ни в коем случае — наоборот, было даже мило, уютно. В другое время я бы даже радовался такому соседству. Но я просто физически не мог уснуть, как ни старался. Закрою глаза — и сразу мысли начинают роиться, как мошкара летним вечером. Попробую считать овец — досчитаю до сотни, а сна как не было, так и нет.

А вся причина была в том, что меня мучили мысли, которые днем я умудрялся как-то заглушать, отгонять. Если днем я пытался отвлечься — то мы пообедали неспешно, степенно, за столом разговоры вели про житье-бытье, то с мужиками во дворе перекидывались парой слов о погоде да урожае, то это варенье вдруг придумал сделать из яблок. Руки были заняты, голова тоже — и мысли не лезли.

А ночью… ночью весь тот разговор с Иваном Дмитриевичем меня догнал, словно разъяренный зверь по следу шел и наконец настиг. Догнал и захватил так, что деваться было некуда. Каждое его слово, каждый намек, каждая пауза — все всплывало с удивительной четкостью, крутилось в голове, как заезженная пластинка.

Я лежал на спине, уставившись в потолок, по которому плясали тени от догорающей лучины, и думал, думал без остановки. Значит, я не первый? Не один такой странник во времени? Эта мысль одновременно пугала и завораживала. Получается, есть еще люди, которые также непонятным образом оказались выброшены из своего времени в этот чужой, архаичный мир?

И что же они делают? Как живут? Тот советчик Петра — он явно был из будущего, слишком уж много знал о технологиях, которые тогда и присниться никому не могли. А тот, кто в Смутное время действовал? Хитрец, который все нити в руках держал — неужели и он из нашего времени? Знал ход истории и просто пользовался этим знанием в своих целях?

Может быть, стоит найти таких людей и пообщаться с ними? Это как минимум было бы невероятно интересно — узнать, как они попали сюда, что с ними происходило, как они приспосабливались к этой жизни. Может, у них есть ответы на вопросы, которые мучают меня? Может, они знают, как вернуться обратно? Или хотя бы как жить здесь, не сходя с ума от осознания того, что ты знаешь, что будет через сто, двести лет?

Но как их найти? По каким признакам вычислить? Не пойдешь же просто так и не спросишь: «Извините, а вы случайно не из двадцать первого века?» Они наверняка маскируются, стараются не выделяться. Тот же советчик Петра — его ведь в итоге вычислили и устранили. Значит, опасность реальная.

А еще мысли настойчиво крутились вокруг того, кто такой этот загадочный Иван Дмитриевич. Что он за человек? Откуда столько знает? Он не один раз намекал на то, что работает на государство — то про «службу» упомянет, то про «дела государственной важности». Но мне все больше казалось, что это какая-то отдельная организация, не связанная напрямую с официальными структурами.

Слишком уж он осведомлен о вещах, которые должны быть государственной тайной. Слишком свободно говорит о таких деликатных материях.

Может быть, существует организация, которая специально занимается такими, как я? Людьми из будущего? Отслеживает их появление, изучает, контролирует? Иван Дмитриевич слишком много знал о том советчике Петра, слишком подробно рассказывал. Словно