Инженер Петра Великого 7 - Виктор Гросов

— и при этом гасить огонь, единственный источник подъемной силы.

— Выполняй! — мой голос сорвался на крик.

На долю секунды в его глазах мелькнуло сомнение, но затем он резко дернул рычаг на себя. Пламя в горелке опало, оставив лишь несколько тлеющих фитилей. Лишившись последней поддержки, шар устремился к земле с еще большей скоростью.

Мы пробили предательский теплый слой. И в тот самый миг, когда до земли оставалось не более двадцати метров, сработало то, на что я и рассчитывал. Попав обратно в холодный, плотный приземный воздух, наша оболочка, сохранившая внутри значительное тепло, получила резкий тормозящий импульс, словно угодила в вязкую среду. Падение почти остановилось, а шар, вытесняемый плотной воздушной массой, даже снова плавно пошел вверх.

Когда шар наконец опустился, Дубов был бледен. Тяжело опершись о борт гондолы, он пытался отдышаться.

— Я… я бы не догадался, — проговорил он, чуть испуганно. — Я бы жег на всю мощь.

Этот эпизод имел большое значение. Дубов понял, что пилотирование — не ремесло, а наука.

Пока шли тренировки, в нашем импровизированном арсенале кипела другая работа. Анри Дюпре, получил от меня задачу адаптировать «Дыхание Дьявола» для сброса с высоты. Я решил посвятить его в общие детали, без тонкостей внутреннего устройства. Если мне что-то не понравится, то так и останется простым исполнителем.

— Мсье, я инженер, — сказал он мне как-то вечером за чертежами. — Моя работа — решать задачи. Сегодня я строю машину, которая убьет турок. Завтра, возможно, буду строить крепость для их защиты от вас. Это просто работа. Политика — не мое дело.

И он доказывал это делом. Дубовую бочку заменил легкий бочонок из липы, стянутый тонкими железными обручами. Но главным его изобретением стал взрыватель. Мы создали конструкцию, которую я про себя окрестил контактно-вытяжным запалом. К концу бикфордова шнура, вставленного в заряд, крепился простой терочный воспламенитель — по сути, гигантская серная спичка. Эту «спичку» вставляли в деревянную трубку, стенки которой были покрыты теркой из толченого стекла с клеем. К головке воспламенителя шел прочный шнур-чека, второй конец которого привязывался к гондоле.

Принцип действия был до изящности прост. При сбросе бомба летела вниз. Пролетев расстояние, равное длине шнура-чеки, она натягивала его, тот с силой выдергивал воспламенитель из трубки, терка высекала искру, и бикфордов шнур загорался.

Оставалось лишь подобрать правильную длину шнуров. Десятки раз мы поднимали на шаре макеты бомб и сбрасывали их, калибруя время горения. Муторная, кропотливая работа, но мы добились своего. Наша авиационная версия «Дыхания Дьявола» была готова. Легкая, надежная, с предсказуемым временем подрыва на высоте 50–70 метров для максимальной зоны поражения.

Все это время пока мы одновремнно вели работы по «Катрине» и усовершенствованием «Дыхания Дьявола», мои разведывательные группы, как стая волков, рыскали по окрестным степям. Им была поставлена задача не ввязываться в бой, а слушать, смотреть и тащить «языков». На третий день их возвращение принесло причудливый улов: троих совершенно разных пленников.

Первым был интендант, захваченный у переправы, — маленький, суетливый человечек с бегающими глазками, перепуганный до смерти. Вторым — молодой офицер-сипах, чье высокомерие не сломили ни плен, ни грязь на мундире. Третьим — угрюмый, молчаливый старик-янычар.

Для импровизированной допросной я выбрал пустой сарай на окраине лагеря. Это была скорее лаборатория чем пыточная камера. Начал я, разумеется, с самого слабого звена.

— Где склады? — спросил я интенданта через толмача, положив перед ним кусок хлеба и кружку воды.

Словно прорвавшаяся плотина, он заговорил сразу, захлебываясь словами (Дубов неплохо его обработал морально — школа де ла Серды чувствуется). На расстеленной на грубом столе карте он дрожащим пальцем указал на большое, огороженное пространство к востоку от основного лагеря.

— Там, эфенди, все там… Порох, ядра, зерно… Охрана слабая, все лучшие — у шатров визиря.

— А где шатры визиря? — надавил я.

Тут он замялся, взгляд забегал.

— Не ведаю, эфенди, клянусь Пророком! Нас, обозных, близко к ставке не подпускают. Знаю лишь, что где-то в центре лагеря, у старого кургана…

Подозреваю, что он говорил правду.

Следующим ввели сипаха. Держался он вызывающе.

— Я офицер, — заявил он, — и по законам войны требую уважительного обращения.

— Уважение нужно заслужить, — ответил я. — А пока ты просто источник сведений. Где ставка?

Он усмехнулся:

— Ищите, гяуры.

Вздохнув, я подозвал Дубова.

— Отведи этого храбреца в яму. Без еды и воды.

Когда его уводили, я бросил ему вслед:

— Кстати, твой интендант оказался куда сговорчивее. Он поведал нам много интересного. Если и ты заговоришь, возможно, я поверю, что ты не просто трус, скрывающий невежество за гордыней.

Колкое замечание, нацеленное на его самолюбие.

Последним ввели янычара. Он молча сел и уставился в одну точку. Вместо давления я развернул перед ним карту.

— Смотри, — сказал я, указывая на нанесенные со слов интенданта склады. — Мы знаем, где ваше добро. А вот здесь, — я ткнул пальцем в место, которое назвал сипах, —офицер твоей армии указал, где стоит визирь.

Едва заметно дернувшаяся бровь и мелькнувшее в глазах презрение. Этого было достаточно. Он не знал, где ставка, но точно знал, где ее нет, и презирал офицера за глупую ложь.

Через пару дней, когда голод и страх сделали свое дело, я приказал снова привести сипаха. Он указал на карте место у старого кургана, наверняка пытаясь указать на ложный след. Поблагодарив его, я велел его накормить.

Что-то не сходилось. С этим неприятным чувством я снова вызвал янычара.

— Твой офицер подтвердил слова обозника. Ставка у кургана. Это правда?

Он молчал, но в его упрямом взгляде все было ясно, что ненавидя офицера-сипаха, он тем не менее не собирался мне помогать. Тупик.

— Хорошо, — сказал я, меняя тактику. — Ты не знаешь, где спит визирь. Но ты знаешь, как ходит караул. Расскажи мне, где патрули ходят чаще всего? Где охрана самая плотная? Куда не пускают простых солдат?

Тут он заговорил о том, что самый строгий кордон выставлен в миле к западу от кургана, в лощине между двух холмов. Туда ведут лишь две дороги, и ночью там зажигают больше факелов, чем во всем остальном лагере.

Нанесенные на карту маршруты патрулей сложились в плотное кольцо вокруг одной-единственной точки, о которой не сказал ни интендант, ни офицер. Вот она. Настоящая ставка. Информация была вычислена.

Вечером я собрал военный совет.

— Господа, — я развернул перед ними