Космонавт. Том 3 - Феликс Кресс

Капитан взял со стола другой документ, пробежал его глазами и отложил.

— Сейчас принято решение, — продолжил Ермаков. — Ты примешь присягу осенью, в октябре, вместе с новым пополнением. На церемонию ты имеешь право пригласить своих родителей. Всё понятно? — Он сделал паузу, давая мне осознать сказанное. Я кивнул в ответ.

Я и правда об этом задумывался, но в итоге пришёл к выводу, что меня приведут к присяге либо в конце года перед отпуском. Либо осенью. Собственно, мои выводы были правильными.

— Понятно, товарищ капитан, — сказал я чётко. — Благодарю за информацию.

Ермаков кивнул, его взгляд стал немного мягче.

— На этом всё. Можешь быть свободен.

Я встал, снова вытянулся в струнку, повернулся и направился к выходу. Уже у двери меня окликнули:

— Громов!

Я обернулся. Капитан смотрел на меня с лёгкой, едва заметной улыбкой.

— Я доволен твоими результатами. Стараешься, не халтуришь. Так держать.

Я почувствовал, как на душе становится теплее. Похвала от такого человека многого стоила.

— Но не зазнавайся, — тут же добавил он, уже строже и погрозил пальцем. — И не расслабляйся. Впереди экзамены. А после отпуска вернёшься и начнётся новый этап. Будет сложнее.

Я улыбнулся, не сдерживаясь.

— Есть не зазнаваться и не расслабляться, товарищ капитан! Благодарю!

Он кивнул, и я вышел из кабинета. В коридоре было пусто, видимо, Глухов не удержался и всё-таки пошёл навестить ребят ещё раз. Я направился обратно в казарму, где меня ждали ребята и побелка.

Так и прошёл остаток учебного года — в непрерывном движении. Я ощущал себя, словно деталь от огромного механизма на большом и шумном конвейере. Каждый наш день был чётко расписан по минутам.

Помимо лекций и подготовки к экзаменам, у нас были бесконечные хозяйственные работы: то красить, то белить, то чинить. А ещё никуда не делись культурно-массовые мероприятия по плану замполита: лекции о международном положении, собрания, концерты самодеятельности.

Времени свободного практически не оставалось. Зато в период сессии нам разрешили задерживаться после отбоя до полуночи для дополнительных занятий. В эти часы казарма гудела, как потревоженный улей. Курсанты сидели с конспектами везде, даже в коридорах, тихо переговариваясь, зазубривая формулы, даты, конструкции двигателей.

Мой «кружок зубрил», как его называли ребята между собой, дал свои плоды. С момента его основания мы регулярно собирались в выделенном классе в свободное время и разбирали сложные темы, решали задачи, зубрили даты и формулы. Я старался не давать готовых ответов, а подталкивать парней к самостоятельным выводам. Так материал усваивался лучше.

И результат не заставил себя ждать: в нашем взводе было минимальное количество тех, кто сошёл с дистанции после экзаменов.

Наше обучение было невероятно насыщенным. Нагрузка была бешеная, и не все её выдерживали. Сложность усугублялась ещё и тем, что раз в неделю каждый из нас заступал в наряд. А это означало, что полтора суток вычёркивались из учебного процесса, а пропущенные лекции нужно было навёрстывать самостоятельно.

Если кто-то что-то упускал или не понимал, догнать становилось почти невозможно. Особенно тяжело приходилось тем, кто из-за собственной недисциплинированности получал наряды вне очереди. Они тонули в задолженностях, как в болоте.

Справиться с нарастающим валом нагрузки могли только хорошо подготовленные и организованные ребята. И вот благодаря взаимопомощи и моему «кружку зубрил», в нашем взводе таких было большинство. Мы занимались вместе, объясняли друг другу сложные темы, делились конспектами.

Остальные же… Начиная с первой сессии начался естественный отсев. Слабых курсантов ждала срочная служба солдатами, и только через два года они уволятся домой. Сильные же останутся в училище и продолжат борьбу.

К отпуску примерно четверть нашего взвода не осилила этот путь. В других подразделениях потери были ещё больше. Но особого сочувствия к этим парням я не испытывал. Они сами знали, куда шли. Понимали, что легко не будет. Это был их выбор. Нельзя было разменивать мечту на мимолётные удовольствия. Нужно было помнить о главном, ради чего они стремились поступить в учебное авиационное заведение. И тогда всё у них было бы хорошо.

— Ну что, парни, бывайте! Увидимся через месяц! — звонкий голос Зубова вырвал меня из размышлений.

Это был тот самый курсант, который в самом начале сессий предупредил нас о приходе старшины. Теперь он, улыбаясь во весь рот, тряс руки товарищам, собравшимся на перроне, проводить отъезжающих. Подошла и моя очередь прощаться.

— Счастливо, Серёга! — хлопнул меня по плечу Кольцов. — Передавай привет Москве!

— И Кате от нас поклон, — с ухмылкой добавил Зотов. — Только не ленись там без нас!

Я улыбнулся, пожал протянутые руки.

— Не буду, — пообещал я. — Отдохните как следует. Наберитесь сил перед новым учебным годом.

Вместе с Зубовым мы направились к перрону, пробираясь через толпу таких же, как мы, курсантов и офицеров, провожающих семьи. Воздух на вокзале был густым от запахов махорки, пота и сладковатого аромата свежеиспечённого хлеба из вокзального буфета. Где-то вдали плакали дети, смеялись девушки, перекликались взрослые. Вся эта суета вызывала у меня ощущение настоящего праздника и долгожданной свободы.

Зубов, как выяснилось, тоже жил в Москве, но ехали мы в разных вагонах. Постояв немного у его вагона и пообещав встретиться в столице, я продолжил поиски своего вагона.

А вот и мой вагон. Я поднялся по ступенькам, прошёлся по коридору, отыскал своё место. Оно было нижним, у окна. Сунув сумку в багажное отделение, я с облегчением сел и облокотился о стол.

Только сейчас, в тишине полупустого вагона, я начал осознавать, как сильно соскучился по дому. По матери, по её стряпне, по отцу, по Кате, по друзьям. Да даже дядю Борю я буду рад увидеть, как родного.

Поезд дёрнулся и медленно, со скрипом, тронулся. За окном поплыли знакомые пейзажи. Я смотрел на них и думал о том, что впереди меня ждёт целый месяц дома. Месяц покоя, тепла и простых человеческих радостей. Месяц, чтобы набраться сил для новых свершений.

Поезд набирал скорость, увозя меня от суровых будней училища. И это ощущение было таким сладким, таким долгожданным, что я лёг, закинул руки за голову и закрыл глаза. Некоторое время я просто слушал стук колёс. Но потом усталость, накопившаяся за последние месяцы, дала о себе знать, и я провалился в сон, не переставая счастливо улыбаться.

Глава 14

Я всегда любил поезда. В них есть своя, особая романтика и прелесть. Может быть, дело в мерном