Малахольный экстрасенс - Анатолий Федорович Дроздов

жизни. Но куда денешься? Меня-то послать можно, но гражданина ФРГ стремно. Я честно отсчитал кассиру пятьдесят сотенных купюр, из которых тот передал Шмидту сорок пять, оставив остальные в кассе. Пятьсот рублей за бумажку! Жулики! За такую сумму я излечиваю больного ребенка.

В автомобиле немец вернул мне деньги. Я отвез его в гостиницу, а оттуда через несколько часов – на вокзал. Самолет во Франкфурт вылетал из Москвы. Шмидт пытался отказаться, заявив, что возить его не обязательно, обойдется такси, но я настоял. Уж очень хороша оказалась «Ауди». Блестящая, ухоженная, с багажником, полным запчастей. Тормозные колодки, свечи, шланги, наконечники рулевых тяг и прочее. Не забыл немец и моторное масло, загрузив аж пять канистр. Как такому не помочь?

Гюнтера в вагон я внес на руках. Мальчик достаточно крупный, а Шмидт не производил впечатление силача.

– Странный народ вы, русские, – сказал немец на прощание. – У нас с сыном было время, чтобы посмотреть вашу страну. В Интуристе мне порекомендовали съездить в Хатынь. Это ужас, герр Мурашко! И ведь это одна из уничтоженных в войну русских деревень. Их были тысячи. Вы должны ненавидеть немцев, вместо этого исцелили моего сына.

– Не бесплатно, – хмыкнул я.

– Это так, – подтвердил он. – Но я видел, как вы смотрели на мальчика. Так отец смотрит на детей.

Когда, интересно, разглядел?

– Вы отчасти правы, герр Шмидт, – сказал я. – Мы ненавидим немцев, заливших нашу Родину кровью. Только вы здесь ни при чем, Гюнтер – тем более. Он ребенок. Даже в войну мы не мстили немецким детям.

– Знаю, – кивнул он. – Вы их кормили. Моей матери в сорок пятом было двадцать, ее брату – тринадцать. Бабушка посылала его к русской полевой кухне, дочь опасалась. К слову, зря – ее не тронули. Наша семья после войны оказалась в русской зоне оккупации, в ФРГ перебралась позже. Там кое-что узнали. Союзники СССР насиловали немок. Особенно лютовали негры. У них поиметь белую женщину считалось престижным.

Через несколько лет западные историки будут утверждать противоположное. Дескать, насиловали русские, а союзники – ни-ни! Эту мульку запустят англичане. Американцы прошлого не стеснялись. Посмотрите голливудский фильм «Ярость», если сомневаетесь. Там немок от насилия уберег командир американцев – ясен пень, весь из себя правильный и благородный. Но на деле было иначе…

– Моему дяде русские солдаты давали хлеб, наливали в кастрюлю суп или кашу, – продолжил Шмидт. – Это помогло семье выжить. Через сорок пять лет русский исцелил моего сына, хотя немецкие врачи уверяли, что это невозможно. Я в долгу перед вами, герр Мурашко! Вот, – он протянул мне визитку. – Будете в Германии – звоните. Постараюсь помочь.

Я поблагодарил и взял визитку. Звонить не собираюсь, но зачем обижать человека? Мы попрощались и расстались. В машине я рассмотрел визитку. Имя: Ганс Шмидт, номер телефона, и более ничего. Ну, и хрен с ним! Я забросил визитку в бардачок и отъехал от вокзала.

«Ауди» сразила моего наемного водителя Николаича. Он облазил ее всю, пощупал каждую гайку, после чего выдохнул:

– Сказка! Порулить дашь?

– Не вопрос, – ответил я. – Могу даже выписать доверенность на управление. Лучше подскажи, где ее хранить? А то сам понимаешь…

Объясню. Это в двадцать первом веке автомобиль можно бросить у подъезда, где никто его не тронет. В СССР оставлять машину чревато. Угонят или «разуют», в лучшем случае – снимут «дворники». Где потом их купить, да еще для «Ауди»? Свой «жигуль» Николаич хранил на платной стоянке. Ее построили у проспекта Дзержинского к Олимпиаде 1980 года. Со сторожами он имел подвязки, и мы договорились, что они временно присмотрят за ласточкой. Официально не могут – мест нет. Да и ездить за машиной через половину города…

Выход невольно подсказала Вика. Во дворе ее дома имелся металлический сборный гараж, выкрашенный зеленой краской. Он располагался неподалеку от нашего подъезда, резко дисгармонируя с окружающим пейзажем. Я спросил у супруги, чей он и почему кому-то разрешили поставить?

– Это Трофимовича из соседнего дома, – ответила Вика. – Инвалид войны, на фронте ногу потерял. Ездил на мотоколяске с ручным управлением, вот и разрешили. Правда, коляску, говорят, продал – со здоровьем плохо, из квартиры не выходит. А гараж пока стоит.

Я подумал и навестил ветерана. Встретил он меня неласково.

– Думаешь, ты один такой умный? – спросил сердито. – Уже подкатывались. Хрен вам! Я за этот гараж кровью расплатился. Денег мне не нужно.

– А здоровья? – поинтересовался я.

Он глянул удивленно.

– Я официально признанный Минздравом целитель, работаю в клинике. Лечу детей, но могу и взрослых. Предлагаю так. Я занимаюсь вашими болячками, и если исцелю, получу гараж в аренду.

Вернуть ветерану молодость, конечно, не вышло, но многое я поправил. Сердце, сосуды, суставы… Три вечера возился. По исходу их Трофимович прицепил протез, прошелся по квартире, после чего изобразил зарядку.

– В партизанах тебе бы, парень, цены не было, – заключил. – Чтоб лечить без медикаментов… Забирай! – он протянул мне ключи от гаража. – Но учти. Долго пользоваться не получится – непременно жалобу напишут. Люди у нас завидущие. Увидят, как машину ставишь, так и настрочат. Исполком прикажет гараж снести.

– Мы оформим договор, – предложил я. – Официально, у нотариуса. Я обязуюсь возить вас в случае нужды по первому требованию и безвозмездно, вы взамен предоставляете мне право пользоваться гаражом. Никакой исполком не подкопается.

– Хитер! – погрозил он пальцем. – Согласен.

– Кстати, мое обязательство не фальшивое. Если нужно, звоните. Не смогу сам – пришлю водителя с машиной.

– Хороший ты человек, Миша! – вздохнул ветеран. – Уважительный и не наглый. Не то выросли некоторые… Телевизор смотреть сил нет. И откуда выползли, бляди? Не додавили мы их…

История с машиной имела и неожиданные последствия. Меня вызвали в КГБ…

10

В прошлой жизни мне довелось бывать в КГБ – при советской власти и позже. Не затем, о чем вы подумали – по журналистским делам. Как-то взял интервью у бывшего советского разведчика, Главлит[30] потребовал согласовать его в КГБ. После распада СССР стало модно писать о репрессиях НКВД, поучаствовал и я. Секретные службы открывали архивы. Не скажу, что сдружился с комитетчиками, но страха перед ними у меня не было.

В половине девятого я припарковал «Ауди» на Комсомольской улице рядом с бюро пропусков. Закрыл двери на замок и вошел в здание. Молодой прапорщик с синими петлицами на кителе выписал бумажку, вложил ее в паспорт и протянул мне.

– Кабинет 23, на втором этаже.

Я поблагодарил и отправился по указанному адресу. В кабинете меня встретил мужчина лет сорока, с большими залысинами над высоким лбом. Ответив на приветствие, взял паспорт с пропуском и