Вадим Полищук - Боевой расчет «попаданца»

— Что, руки коротки? Паршивую «колбасу» достать не смогли, так бумажкой прикрылись.

Подчиненные полковника облажались не меньше нашего, но я эту тему благоразумно поднимать не стал. Между тем начарт перешел к новому заданию.

— У меня в дивизионах ничего крупнее тридцати семи миллиметров нет. Фрицы обнаглели, разведчики их буквально по головам ходят. Заберутся на три тысячи метров, и ничем их не достанешь, даже пугнуть нечем. С помощью твоего орудия попробуем организовать зенитную засаду. Вот здесь.

Остро отточенный карандаш уперся в карту.

— Здесь проходит рокадная дорога, почти каждый день ее проверяет немецкий разведчик. Ты обстреливаешь его, он засекает место, откуда стреляли, и ставит на своей карте значок «зенитная батарея среднего калибра». А чтобы она их разведчикам не мешала, они попробуют ее подавить. Тут-то их встретит целый дивизион эмзэа. Ну что кривишься? Сам знаю, что немцы не дураки и на такую примитивную уловку могут не клюнуть. Можешь предложить что-нибудь получше? Не можешь? Батарею надо? Да кто же мне целую батарею даст? Вас мне дали только на неделю, и только потому, что вы уже здесь. Еще вопросы есть? Тогда выполняй.

— Есть, товарищ полковник! Только у нас снарядов мало.

— Будут тебе снаряды. Послезавтра придет машина со снарядами из вашего полка.

И опять дорога на запад. Сколько же мы керосина спалили, катаясь туда-сюда. Жуть. Но это для одного человека, а для государства — капля. Та же «тридцатьчетверка» спалила бы дизтоплива намного больше, а про КВ я вообще молчу. К вечеру добираемся до указанного полковником места, там нас встречает капитан — командир отдельного зенитного дивизиона армейского подчинения. Его автоматические зенитки уже замаскированы, а нам только предстоит выкопать огневую позицию для своего орудия. С утра приступаем.

— Товарищ капитан, а может, стоит оборудовать ложные позиции еще для трех орудий? Бревнышки под углом поставим, за зенитные стволы вполне сойдут.

— Хорошая идея, — одобряет капитан, — закончите свою огневую — приступайте.

— А вдруг немец сегодня прилетит?

— Значит, ты хочешь, чтобы я своих зенитчиков отправил ложные позиции для вас копать?

— Для всех нас, вроде одно дело делаем.

— Ладно, выкопают, я прикажу.

Выкопали, конечно, кое-как. Ну да ладно, авось с воздуха сойдет. А фриц взял и в первый день не прилетел. Появился он к полудню следующего дня.

— Наклонная дальность семьдесят шесть. Высота тридцать два!

Хорошо, что хоть дальномер с нами. Пока вычислял установки прицела и взрывателя, прошло секунд тридцать.

— Три снаряда, огонь!

Не стрельба, а бесполезное разбазаривание народного имущества, наши разрывы ложатся либо в стороне, либо позади «рамы». Поначалу немецкий летчик нас игнорировал, но вот наши снаряды стали ложиться ближе. «Рама» вильнула в сторону, начала набор высоты и, в конце концов, отвернула с прежнего курса и прошла прямо над нашей «батареей». Мы ждали налета к вечеру, ждали на следующий день, но так и не дождались. Зато пришел обещанный ЗиС со снарядами.

— Коляныч! Ты?

— А кого ж еще к вам, охламонам, пошлют? Меня, конечно.

— Привез? Сколько?

— Тридцать пять ящиков, сто сорок штук.

Почти полный БК, теперь постреляем. Через день опять прошел разведчик, мы его опять обстреляли, но налета так и не было. В следующие дни разведчик проходил каждый день, попадал под огонь, маневрировал, но штурмовую авиацию упорно не вызывал.

Пошел последний день нашего ожидания. Фрицы по-прежнему игнорируют нашу ловушку, то ли сквозь свою хваленую оптику разглядели замаскированные позиции батарей МЗА, то ли просто не обращают на нас внимание. Сегодня их тоже можно не ждать — как сообщили метеорологи, над головой у нас несколько плотных слоев облачности, нижний слой висит на высоте около километра. Погода не то чтобы нелетная, но для штурмовки нашей позиции не самая подходящая. Все расслабились, а я своих опять решил погонять по нормативам. В принципе, расчет их и так уже выполняет с большим запасом, но я все равно стараюсь держать мужиков в тонусе.

— Отбой!

На шесть секунд раньше норматива. З-з-з-з-з-з. Уже позже я узнал, что так звучит мотор истребителя на высоких оборотах, а тогда просто поднял голову в поисках источника звука — прямо на батарею пикировали два самолета. В их враждебных намерениях сомнений не было, свои за восемнадцать километров от фронта так пикировать не станут. Автоматически я заорал:

— Курс ноль, взрыватель пятнадцать! Огонь!

Ну страшно же, когда вот так стоишь в полный рост, смотришь на приближающуюся смерть, которая каждую секунду растет в размерах, и ждешь, когда запульсирует дульное пламя на крыльях и капоте. Расчет сработал безукоризненно, наводчику ствол нужно было довернуть совсем немного, Епифанов стрелки совместил моментально, но лучше всех сработал Рамиль. Он сорвал колпачок и установил взрыватель на снаряде, который держал в руках заряжающий. Сашка швырнул снаряд в ствол, и тут же… Кланц. Гах! Блямс. Бах!

— Ложись!

Прежде чем упасть, я успел заметить, что вроде наш снаряд разорвался перед самолетами. С ревом моторов над нами пронеслись две тени, никто по нам не стрелял, и бомбы не взрывались. Подняв голову, я заметил, что у второго самолета скругленные консоли крыла. От нашего выстрела истребитель шарахнулся в сторону, и, когда он отлетел подальше, я опознал силуэт — «лаг». Неужели все-таки свои? Между тем первый самолет поднялся почти к облакам, от него что-то отлетело, а сам он сорвался в штопор. Своего сбили? Над падающим предметом раскрылся парашют.

— За мной!

Я кидаюсь к машине, за мной топочут сапоги еще нескольких человек.

— Коляныч, заводи!

Издалека взглянув на наши перекошенные рожи, водитель резко крутанул рукоятку кривого стартера и бросился к кабине. Мы с ходу запрыгиваем в кузов.

— Коляныч, гони!

— Куда гнать-то?

Несколько пальцев одновременно нацеливаются на парашют в небе.

— Туда!

ЗиС срывается с места и резво скачет по накатанной телегами полевой дороге. К счастью, она идет почти в нужном направлении. Пока мы едем, самолет успевает упасть, отметив место падения столбом густого черного дыма. Летчик приземлился на поле буквально в двух сотнях метров от дороги. Когда мы подъехали, он уже успел встать на ноги и погасить купол парашюта. Обернувшись, летчик увидел нас, бегущих к нему по распаханному полю. Он отстегнул лямки парашюта и… поднял руки. Как оказалось, из оружия у нас на пятерых только один карабин, который Коляныч постоянно возил в кабине. Остальные даже и не подумали прихватить с собой винтовки — своего спасать ехали.

Летчик явно испуган, руки старательно тянет вверх, глаза бегают, губы трясутся. Первым делом выдергиваю у него из кобуры пистолет, и только тогда рассматриваю его внимательнее. На голове вместо кожаного шлема сетка с наушниками, комбинезон новенький — явно еще не оперившийся выкормыш Геринга. Непонятно только, как его сюда занесло? А второй? Явно наш «лаг». Он что, за ним гнался? Ладно, найдется переводчик — сам все расскажет, только «колоть» его надо быстро, пока в себя не пришел.

— Комм.

Стволом трофейного пистолета подталкиваю немца к машине. А мужики только рты пораскрывали — впервые живого немца видят так близко, я, впрочем, тоже. Только Коляныч воинственно наставил на фрица свой карабин. Интересно, он у него хоть заряжен?

— Епифанов, Дементьев! Парашют соберите, и в кузов.

Сначала в ЗиС погрузили пленного летчика, затем его парашют. Поехали. Командир дивизиона аж на месте подпрыгивал от нетерпения.

— Немец, товарищ капитан!

Напряжение на лице капитана плавно перетекло в радостную ухмылку.

— Ну слава богу!

И тут же прикусил язык. В эйфории от столь благополучно разрешившейся ситуации никто этой оговорки не заметил. Никто, кроме меня. Первым делом у меня отбирают трофейный пистолет под предлогом того, что сержантскому составу «не положено». Вот жлоб! Попросил бы по-человечески, я бы и сам отдал. Зачем мне лишний килограмм на ремне таскать, а капитану он нужен перед штабными связистками форсить. Во-вторых, капитан вознамерился записать сбитый самолет на счет своего дивизиона, но тут уже я встал за свой полк горой.

— А расход снарядов какой укажете? Один, восемьдесят пять мэмэ? Так таких орудий в вашем дивизионе отродясь не бывало! Или под сбитого «мессера» сотню тридцатисемимиллиметровых спишете?

— Надо будет — спишу! — злится капитан.

А вот это он зря, пленного летчика ждет основательный допрос, и про обстоятельства уничтожения самолета его спросят обязательно. Прикладывать к пленному такой рапорт — это все равно, что на самого себя донос написать.

— Что-то все у вас, товарищ капитан, не слава богу.

Командир дивизиона бросает на меня неприязненный взгляд, но обороты сбавляет. В конце концов, приходим к компромиссу: в рапорте капитан указывает, что самолет был сбит орудием нашего полка, временно прикомандированным к его дивизиону, что является сущей правдой. Он надеется, что местное начальство припишет сбитого своему дивизиону, а не чужому полку. Впрочем, подозреваю, что этот самолет будет записан и нам, и дивизиону. Помнится, когда-то я читал, что если просуммировать все немецкие самолеты, сбитые и нами, и союзниками за все время войны, то сумма получится ровно в два раза больше, чем их выпустила немецкая авиационная промышленность. Вот одно из удвоений сбитого я сейчас и наблюдаю, хорошо, если еще пилот «лага» на него претендовать не будет. Написав рапорт, капитан подобрел.