Товарищ мэр - Руслан Муха

И если у неё всё получится, если она всё передаст, как я велел, этим гадам тоже несдобровать.

«Не на того нарвались, суки, — пронеслось в голове. — Я вас и с того света достану».

Никакой жалости, ни капли тоски — всё было не зря. Я умирал с чувством выполненного долга. А затем меня окончательно поглотила тьма.

Глава 2

Перед глазами всё плыло. Я то приходил в сознание, то вновь проваливался во тьму.

И этот странный сон. Дорога, я за рулём, мелкий моросящий дождь, меня то и дело заносит, а белая полоса сплошной оказывается то слева, то справа. Какой-то странный салон автомобиля, непривычный руль, запах терпкого чужого парфюма, огоньки, синий свет — всё двоится… И ещё стойкое ощущение, что пьян в стельку. Странный сон, очень странный, ведь я уже лет десять как не пью.

Затем грохот, скрежет, тяжёлый удар под рёбра и по голове. Почему-то подумалось, что это люди Мотова меня добивают.

«Хрен им, а не так просто взять меня и прикончить», — пронеслось в голове.

Но после снова навалилась тьма, и сквозь эту тьму в сознание то и дело вклинивался противный монотонный звук диковинной сирены, буквально разрывающий на части мозг своим визгом.

Последнее, что я запомнил, — как двое крепких парней в мятно-зелёных костюмах тащили меня из машины.

— Ну и перегарище, — выругался один из них.

— Тише, вдруг слышит, — опасливо прошипел второй.

После был яркий, ослепительный свет, который сменился резкой тьмой.

Серое небо, серые здания, в воздухе кружит пепел и падает на траву. Я часто видел этот сон. Одно из самых ранних воспоминаний. Мы с Таней на пустыре ковыряемся палками в земле, выкапываем корешки лопуха.

Таня такая маленькая, худенькая, с острыми ключицами, коленками, локтями. Одежда ей велика и висит мешком, а на тощем личике видны лишь огромные серые, как это небо, глаза. Таня поглядывает на меня одобрительно и улыбается грустно — она всегда улыбается грустно. Недавно не стало отца; я его не помнил, но знал, что маме пришло письмо и она уже много дней плачет по вечерам. Папу убили на войне.

— Это хорошие корешки, — говорит Таня. — Мама из них похлёбку сварит.

Я киваю сестре и усерднее продолжаю откапывать корешок, осторожно достаю его маленькими, грязными, замёрзшими пальцами. Гул, а следом оглушительный грохот раскатом проносится по всей округе.

— Бежим! Бомбёжка! — кричит Таня.

Обычно в этот момент я всегда просыпался, но не в этот раз. Только тьма.

Затем была Нина. Как же давно я её не видел. Она стоит на пороге, у её ног чемодан, печальный взгляд и отрешённый голос:

— Прости, я так больше не могу… Не могу быть всё время одна.

Нина хотела детей, я, наверное, тоже. Но моя работа — засиживания допоздна, задания, длительные командировки… Это был последний день, когда я видел Нину. А больше не было ни дня, чтобы я не жалел, что потерял её.

— Прощай, — тихий полушёпот. Дверь медленно запирается — и вот я один в тишине. Только в спальне где-то негромко тикают часы.

Воспоминание рассеялось, словно дым. Тьма вновь поглотила.

Тогда я и решил, что вот она и пришла — кончина. А может, я умер и раньше, а это всё бред, который передаёт мой умирающий разум. Может, всё… может…

Но вдруг я проснулся.

На этот раз всё взаправду. Сознание, конечно, не сказать что ясное. Но я отчётливо осознавал себя лежащим в постели.

Голова раскалывалась так, будто накануне в неё старательно вколачивали добрую дюжину гвоздей. Дышать было больно, а глаза из-за яркого света я смог открыть только с третьего раза.

Я осмотрелся и сразу почуял неладное. Место более чем странное. Похоже на больницу, даже пахнет, как в больнице. Но всё не то, всё не так.

Не похожа эта палата на нашу, на советскую. Всё какое-то нарочито буржуйское. Потолок, полы, стены — всё сияет белизной. Два белых кресла у окна, стеклянный журнальный стол. На столе цветы и фрукты. К слову, весьма дефицитные фрукты. Это с каких пор у нас апельсины и бананы в больницах раздают?

Что-то здесь было не так. Странное место, чертовски странное.

На стене какой-то огромный чёрный прямоугольник, от него провод тянется к розетке. Возле моей постели попискивает неведомый аппарат, похожий на телевизор, только там какие-то цифры и линии. А ещё я сам весь в проводах, капельница из вены торчит.

У меня слегка поплыло перед глазами, когда я увидел свою руку. Это ещё что за чушь? Как это я так умудрился истощать? Сколько же я проспал?

Не веря своим глазам, я потрогал руку второй: пальцы тонкие, холёные, как у девчонки. Увидел громадный золотой перстень на среднем пальце. Мать твою, что здесь происходит?

Рывком я откинул одеяло и уставился на тощие бледные ноги, на безволосую грудь и рыхловатый, впалый живот.

— Ух ты ж ё-моё! И как же меня так угораздило-то? — выругался я и не узнал собственный голос.

Так. Всё это, конечно, обалдеть как ненормально, но сейчас главное — взять себя в руки и выяснить, какого чёрта здесь происходит.

Мозг в больной голове соображал плохо, и ни одной более-менее правдоподобной версии, которая могла бы объяснить происходящее, не возникло. И всё, что оставалось, тихо охреневать и наблюдать.

В этот миг возле двери что-то пискнуло, и в палате возник коротко стриженый мужик с суровой мордой. Выглядел незнакомец солидно: в чёрном официальном костюме, при галстуке, пиджак небрежно накинут на плечи, под пиджаком виднеется кобура. Я даже как-то обрадовался.

Если при оружии, наверное, это свои, и, наверное, сейчас мне наконец-то объяснят, какого чёрта тут происходит.

— Ох, Жёнек, ты проснулся! — обрадовался мужик, а суровость вмиг слетела с лица, сделав незнакомца слегка придурковатым. — Ну и напугал же ты нас!

Слегка порадовало, что говорит он по-русски, а то я начал опасаться, что меня буржуи похитили и тайком вывезли из Союза. А ещё имя моё назвал. Значит, этот товарищ меня знает и сейчас наконец объяснит, что происходит.

Я медленно кивнул и продолжил ждать, что же будет дальше.

— Как же ты так, а? — с укором спросил мужик и неодобрительно покачал головой. — Ты на хрена Вовку отпустил и пьяный за руль-то сел? Мало у нас проблем с Юлей твоей, а ты здесь ещё такое вычудил. Ты чем думал⁈

Я растерянно пожал плечами и развёл руками. Нет, всё-таки этот мужик явно принимает меня за кого-то другого и разницы не замечает.