Телохранитель Генсека. Том 5 - Петр Алмазный

Михаил Румянцев, по прозвищу Карандаш, знаменитая дрессировщица Ирина Бугримова с тигром Шерханом, воздушные гимнасты и жонглеры!

— Папа, а тигр точно настоящий? — с подозрением в голосе уточнила Леночка.

— Настоящий, конечно. С огромными зубами и когтями, — ответил я с самым серьезным видом.

— Володя, перестань пугать ребенка! — Светлана легонько шлепнула меня по руке. Но сама улыбалась при этом.

Наконец мы добрались до цирка. У входа и рядом с кассами толпился народ, в надежде, что кто-то сдаст билетик. В фойе стоял гул голосов, пахло сладкой ватой, мандаринами и мороженым. Леночка потянула меня за руку к продавщице шаров:

— Папа, купи шарик!

— Тогда и мне тоже! — быстро подхватила Таня.

Я купил два воздушных шарика и вручил дочкам, которые тут же засияли, довольные. Через минуту пришлось купить и мороженое. И дочкам, и жене, и домработнице, и себе. Правильно, а то, что за цирк без пломбира в вафельных стаканчиках?

Когда началось представление, зал притих. На арену вышел маленький забавный Карандаш в огромных ботинках и с гигантским карандашом на плече. Рядом с ним бегал, выполняя смешные трюки, черный песик Клякса. Знаменитому клоуну скоро исполнится восемьдесят лет, а он до сих пор закатывает такие представления! Одно лишь его присутствие гарантирует аншлаг, Румянцев — настоящая легенда советского цирка. С печалью и сожалением подумал, что уже в 1983-м этого человека не станет… В последний раз он выйдет на манеж всего за две недели до своей смерти.

Леночка хохотала так звонко и хлопала так громко, что некоторые зрители оглядывались. Светлана хотела шикнуть на дочь, чтобы снизить градус эмоций, но я ей не позволил. Пусть девочка радуется. Одно дело — учить вежливости и приличиям, а другое — зашугать и привить комплексы.

Когда на арену выпустили тигра Шерхана, весь зал ахнул. Дрессировщица Ирина Бугримова, в блестящем костюме, изящно и бесстрашно управляла огромным зверем.

— Вот это женщина! — не переставала восхищаться своей кумиршей Лидочка. — Если бы не травма, я бы тоже могла пойти в цирк!

— Лида, ты и так наша домашняя дрессировщица, — с улыбкой сказал я. — Порой с тиграми бывает легче, чем с нашими бесенятами.

Домой мы возвращались усталые и довольные. Мои женщины обсуждали представление, а я думал, какое счастье — вот так вот провести время с семьей. Просто побыть вместе, забыть на время все тревоги и ощутить единение с близкими.

К сожалению, пока я не мог себе позволить настоящий отпуск. Выходные, проведенные с семьей — уже неплохое достижение.

В понедельник мне предстояло сопровождать Леонида Ильича в Ленинград. Это была личная просьба генсека и отказать я не мог, несмотря ни на что. Впрочем, мои ребята уже втянулись в процесс, каждый получил от меня собственные задания, так что смогут некоторое время обходиться и без начальника рядом.

Выехать в Ленинград в понедельник с самого утра не получилось — у Леонида Ильича нашлись другие неотложные дела и мне пришлось некоторое время просто ожидать. Отправился кортеж только после обеда, а на место мы прибыли уже в сумерках.

Погода в Ленинграде отличалась от столичной. Даже зимой здесь было сыро и промозгло.

Колонна автомобилей медленно двигалась по Невскому проспекту в сторону Васильевского острова. Леонид Ильич Брежнев сидел на заднем сидении представительского ЗИЛа, время от времени поглядывая на мелькавшие за окном здания и силуэты прохожих.

— Люблю я Ленинград, Володя… — признался он. — Город этот особенный — с одной стороны всё в нем как-то по-европейски, но вместе с тем вроде своё, русское…

Я сидел рядом молча, иногда кивая в ответ — диалога пока не требовалось. В этот раз я сопровождал Генсека уже не как его телохранитель, а как член делегации и друг, за последнее время ставший достаточно близким. Однако рефлексы все равно работали — я автоматически вел себя как телохранитель, прикрывая генсека собой и внимательно оценивая обстановку вокруг.

Сегодня мы уже ехали отдыхать, а завтра с утра собирались посетить промышленный кооператив «Балтика» — одно из первых относительно крупных частных предприятий, появившихся после реформы. Мне, как человеку, проявившему инициативу по вопросу создания в стране мелкого предпринимательства, сейчас было чрезвычайно интересно увидеть, как моя идея воплощается в жизнь.

Колонна, пройдя Невский до Адмиралтейства, свернула к Троицкому мосту и ушла на Острова. Нас разместили на Каменном, в государственной резиденции К‑2 на набережной Малой Невки — том самом доме приемов Ленгорисполкома, низком белом «корабле» позднего модернизма с остекленным зимним садом и собственным причалом. Вечерний снег ложился на мрамор и стекло, и здание действительно казалось теплоходом, стоящим у кромки воды.

В вестибюле пахло мокрыми шинелями, хвойными ветками и чем‑то цитрусовым. Мы успели перекинуться несколькими словами с охраной, и почти сразу нас пригласили к ужину.

С ленинградской стороны нас встречали председатель исполкома Ленгорсовета Лев Николаевич Зайков и первый секретарь горкома Борис Аристов. Оба плотные, деловые, руки жали крепко, глядели прямо. Хотя по лицам было видно, что волновались.

Я мельком «просканировал» их мысли — на первом плане там мелькали беспокойство и тревога. Но это и понятно — градоначальники боялись сказать что-то не то, думали, как угодить и понравиться генсеку. А сам Леонид Ильич в тот момент думал: «Интересно, почему Романов лично не встретил? Неужели обижается за Машерова? Метил сам на мое место, а тут, откуда ни возьмись, появился белорусский выскочка, брежневский фаворит…».

Несмотря на недовольство в мыслях, вслух Брежнев ничего не спросил. Но буквально через минуту Зайков сам сообщил:

— Григорий Васильевич очень просил извинить. Он заболел и решил не рисковать, чтоб вас, Леонид Ильич, не заразить. Ленинградская погода, знаете ли… — шмыгнул носом Зайков, словно и сам был простужен.

— Закаляться надо, чтоб реже простужаться… — несколько саркастично посоветовал Брежнев.

Столы ленинградцы накрыли щедро. Малосольный лосось, сельдь, икра в хрустальных розетках, соленые белые грибы. На горячее — судак под сметанным соусом и нежная телятина с жареным картофелем. К столу подали «Столичную» и «Абрау‑Дюрсо».

«Куда вы столько нанесли… Это же ужин… — поморщившись, подумал Леонид Ильич, но снова не стал выражать свое недовольство вслух, не желая обижать ленинградцев, старавшихся ради него. — Если на ночь плотно наешься, потом как спать-то? Кошмары будут сниться…».

Генсек ел мало, хотя я знал, что пару раз он удержался от соблазна с большим трудом. Молодец, Леонид Ильич, проявляет силу воли даже в таких мелочах.

Ну, а я, признаться, наворачивал