Таких не берут в космонавты. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

фактурной сеткой, гербом Советского Союза и надписью «ПАСПОРТ». Открыл её, посмотрел на вклеенную в неё чёрно-белую фотографию.

С этой фотографии в советском паспорте старого образца на меня пристально смотрел тот самый черноволосый кареглазый парень, которого я совсем недавно рассматривал в зеркале.

Это был я. Но «я» — образца тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Десятиклассник.

Я прикоснулся к своему носу — нащупал на нём горбинку. В графе «Имя, отчество, фамилия» прочёл: «Пиняев Василий Богданович». Посмотрел на дату своего рождения: пятое апреля тысяча девятьсот сорок девятого года.

Отметил, что паспорт совсем новый, будто он получен лишь несколько месяцев назад. Из паспорта выпал корешок от железнодорожного билета. Я расправил его, поднёс к глазам — по привычке.

Надписи на корешке гласили: «Курский вокзал. Поезд №17. Москва-Кировозаводск. Вагон 9, место 2. Купейный. Для некурящих. Отправление в 16 час. 20 мин. 8 янв. 1966 Использованный билет №7526 пассажиру не возвращается».

— Einfach tief einatmen, — сказал я.

Повторил по-русски:

— Просто сделай глубокий вдох.

«В том самом шестьдесят шестом году родители отправили меня к тётке в Кировозаводск, — сообщил я Эмме. — В Кировозаводске я прожил две недели. В конце января я отсюда сбежал и вернулся в Москву. Что очень не порадовало моих родителей».

Я бросил корешок от билета в чемодан на аккуратно сложенные синие джинсы. Усмехнулся, вновь пробежался глазами по тексту, небрежно выведенному в паспорте от руки синими чернилами, и по своей старой фотографии.

Снова ощупал своё лицо, повторил вслух:

— Пиняев. Пока ещё не Базилиус Шульц. Вася Пиняев.

— Василий, поторопись! — сказала заглянувшая в комнату девица. — Мы в школу опоздаем! Умывайся скорее! Пошевеливайся уже! Что с тобой сегодня случилось? Я к тебе в няньки не нанималась! Понял меня?

Я взглянул на девицу и мысленно произнёс:

«Эта сиделка не просто похожа на мою двоюродную сестру. Это и есть Иришка Лукина образца тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Такой я её и видел, когда гостил у неё в Кировозаводске. Помню даже этот её дурацкий халат».

* * *

«Вариант с розыгрышем я даже не рассматриваю, — мысленно проговаривал я, рассматривая в грязном зеркале своё отражение и орудуя зубной щёткой. — У меня есть три предположения. Первое: я сплю. В этот вариант верится всё меньше. Второе предположение: меня поместили в виртуальную реальность. Это предположение мне видится наиболее правдоподобным — с учётом того, что сохранил связь с тобой, Эмма. Третий вариант наиболее фантастический: я вернулся в прошлое, причём в своё собственное молодое тело».

Пропитанный застоялым запахом табака санузел в квартире Лукиных был совмещённым, как в дешёвом гостиничном номере. Рядом с будто бы воскресшим из моих детских воспоминаний унитазом стояла большая и громоздкая ванна. В прямоугольном зеркале над раковиной я рассматривал своё юное испачканное зубной пастой лицо.

Жидкое мыло я не нашёл — в мыльнице обнаружил розоватый обмылок, источавший лёгкий земляничный аромат. Вымыл руки под холодной водой (снова полюбовался на «молодые» пальцы). Витавшие в уборной не самые приятные запахи казались вполне реалистичными. Как и холодная вода, как и мятный вкус зубной пасты.

«Эмма, напомни мне, что такое реальность».

«Аристотель считал, что реальность — это то, что есть, это обретшее свою материю и форму сущее. Иными словами, господин Шульц, реальность по Аристотелю — это то, что можно увидеть, пощупать, изучить».

«Мир вокруг меня выглядит вполне реальным», — сказал я.

Добавила реалистичности окружающему миру и жареная картошка. Она уже остыла, но полностью не утратила ни вкус, ни аромат. На украшенной золотистой кромкой тарелке с голубой каймой, она выглядела вполне настоящей. Совсем по настоящему она ощущалась во рту и в животе, хотя я и проглотил её второпях под присмотром хмурой Иришки.

Мне всё больше чудилось, что я участвовал в странном спектакле. Но участвовал я в нём с удовольствием. Мысль о том, что я пойду сейчас в школу (причём, в советскую школу образца шестьдесят шестого года) казалась мне более чем странной (скорее, нелепой). Но в то же время мне не терпелось выбраться за пределы стен этой тесной квартиры.

В шкафу я нашёл свою одежду: брюки с широкими штанинами, голубую рубашку и серый пиджак. Вспомнил, что именно в таком наряде я две недели посещал кировозаводскую школу (много лет тому назад). Менял тогда лишь бельё и рубашки. Но ни разу не вынимал из чемодана привезённые из Москвы галстуки — теперь я исправил это недоразумение.

Затянул на шее узел, полюбовался на себя в зеркало. Подумал, что в юности я был настоящим красавцем — к семидесяти пяти годам от той красоты остались лишь воспоминания. Я снова пробежался взглядом по комнате. Анахронизмов не увидел: ни валявшихся обычно в самых неожиданных местах зарядок от смартфонов, ни даже полиэтиленовых пакетов.

«Если это виртуальная реальность, — сказал я, — то VR-разработчики поработали над ней мастерски. Похоже, они использовали для создания дизайна этой комнаты мои собственные воспоминания. Только как? Всё выглядит очень натурально. Эмма, напомни, чтобы я поблагодарил создателей этой программы».

«Конечно, господин Шульц».

Я сунул под мышку коричневый кожаный портфель (даже не заглянул в него) и вышел в прихожую, где уже топталась наряженная в серо-коричневое клетчатое пальто Иришка. Лукина недовольно зыркнула на меня, но вдруг застыла: увидела мой ярко-красный с золотистыми полосками галстук. Она взмахнула ресницами, усмехнулась.

— Ты так и пойдёшь в школу? — спросила Иришка. — С этим?

Указала на галстук пальцем.

Я улыбнулся и ответил:

— Пусть завидуют.

* * *

Я зачерпнул из сугроба горсть снега, слепил комок и прижал его к щеке. Резко выдохнул — из моего рта вылетел пар. Снег в руках таял, превращался в воду. Я взглянул на шагавшую слева от меня Иришку Лукину (уже и в мыслях не называл её «сиделкой»). Заметил, что около её лица тоже клубился пар. Видел, как сверкали снежинки на воротнике Иришкиного пальто, и как блестели Иришкины глаза. Слышал звонкий голос Лукиной, когда та здоровалась едва ли не со всеми, кого мы повстречали во дворе дома.

«В вариант со сном уже не верю, — сказал я. — Понаблюдаю, конечно, за вывесками и за стрелками на часах, как ты говорила. Но всё вокруг выглядит уж слишком реальным для сна. Таких реалистичных снов я за семь десятков лет жизни ни разу не видел. Даже когда был в медикаментозной коме. Не сомневался бы, что очутился в прошлом, если бы не разговоры