Артист (Управдом – 4, осень 1928) - Андрей Никонов

как сказала жена толстяка, словно перелётные птицы от надвигающейся стужи в тёплые края, и собирались выступать в антрепризе в Пятигорском городском театре. Толстяк оказался отличным попутчиком — он пел, читал монологи и рассказывал анекдоты, а ночью практически не храпел. За него с этим отлично справлялась супруга.

— И всё же вы, молодой человек, поразмыслите над моими словами, с такой фактурой просто грех не выйти на сцену. Как вы осадили того хама из соседнего купе! У меня аж поджилки затряслись, я думал, испепелите на месте в прах. Несколько слов, надменный взгляд, короткие скупые жесты, и всё, катарсис, безоговорочная победа. Лучшего призрака в «Гамлете» не найти, поверьте, я их десятками перевидал. Ну что же, желаю здравствовать.

Актёр приподнял панаму, обнажив обширную потную лысину, и заспешил за своим имуществом, а Травин и Лиза через здание вокзала вышли на площадь. Там сновали носильщики с тележками, вещи перебрасывались на повозки, лошади били копытами по булыжникам, вокруг царил шум и гам. Конные экипажи один за другим растворялись в городе, немногочисленные пассажиры без вещей ждали трамвай.

— На трамвае поедем или на пролётке? — спросила Лиза.

Девочка зевала, прикрывая книгой лицо, за двое суток пути она устала. Травин посмотрел на трамвай, который брали штурмом прибывшие пассажиры, и сделал шаг к веренице извозчиков.

На площадь вылетела пролётка, а за ней, почти вплотную — красный Фиат 501. В пролётке, положив руку на чемодан, сидел высокий молодой человек мощного телосложения с открытым лицом и пухлыми губами, в итальянском автомобиле на заднем сидении — тощий и очень бледный мужчина с лысиной, окружённой кудряшками, рядом с ним невыразительный брюнет в косоворотке. Гужевой и самоходный транспорт остановились один рядом с другим, отчего лошадь занервничала. Кудрявый перелез к здоровяку и начал его в чём-то убеждать. Слышались слова «сроки», «договор», «аванс», «встретимся в суде» и «я вас пропесочу по профсоюзной линии». Его собеседник молча слушал, а когда поток угроз иссяк, поднялся. Ростом он был как бы не выше Травина.

— Нет, нет и ещё раз нет. Через пятнадцать дней у меня съёмки в Одессе, а до этого антреприза в Ростове. Мы с вами, Свирский, договорились заранее, доснимете сцены и без меня. Жду перевод с окончательным расчётом к следующей неделе.

— Ну как же так, товарищ Охлопков! А смета? Матвей Лукич, скажите.

Невыразительный Матвей Лукич достал из портфеля пачку бумаги, взмахнул ей и начал нудно перечислять цифры. Охлопков слушать его не стал, махнул рукой, отодвинул Свирского, спрыгнул с пролётки и широкими шагами направился к вокзалу. За ним еле поспевал носильщик с двумя кожаными английскими чемоданами. Водитель Фиата всё это время невозмутимо жевал спичку.

— В гостиницу, — распорядился Свирский, перебираясь на заднее сиденье автомобиля.

Фиат чихнул сизым выхлопом, и уехал обратно, в сторону Машука, а пролётка осталась стоять на том же месте.

— На извозчике, — ответил Травин, и закинул в повозку сначала чемодан, а потом Лизу с рюкзаком и путеводителем. — Давай к Бристолю. Почём нынче овёс?

— Ежели в Бристоль — то полтора целковых, — ответил сообразительный извозчик, — плюс двадцать копеек за срочность.

— Мы не торопимся.

— Все куда-то торопятся, — философски ответил возничий, и дёрнул поводьями, — а ну давай, милая.

Милая не торопясь затрусила за трамваем, грохотавшим по Советскому проспекту. Открытый вагон с деревянными скамьями, поставленными вдоль движения, был битком набит отдыхающими, металлические колёса бились о рельсы. Лошадь, поднатужившись, обогнала его, и остановилась на углу улицы Карла Маркса возле четырёхэтажного здания с балконами, лепниной и башенками-лоджиями. Трамвай завернул, выбив искру из рельс, и помчался дальше, к Провалу.

Гостиница Бристоль, расположившаяся у подножья Машука рядом с Цветником и домиком, где когда-то жил Лермонтов, переживала второе рождение. До событий 1917 года она считалась одной из самых престижных и комфортабельных на всём Северном Кавказе, большинство номеров имели, помимо отдельной передней, спальню, гостиную, балкон, телефонный аппарат и электрическое освещение. Цена на семейные номера с ванными доходила до 15 рублей за сутки. Но потом судьба гостиницы повисла на волоске, за несколько революционных лет здание занимали делегаты Второго Съезда народов Терской области, ЦИК Северо-Кавказской республики, сыпнотифозный госпиталь, штаб казачьего полка Донского войска и реввоенсовет 11 армии РККА во главе с Кировым. В 1921 году главное здание отдали частным арендаторам, которые попытались вернуть «Бристолю» былой блеск. В номера вернули старую мебель, на первом этаже распахнули двери ресторан и концертная зала, а в дальнем крыле снова начала работать радиологическая лечебница.

Возле центрального входа стоял знакомый по вокзальной площади красный Фиат. Рядом с ним важно прохаживался швейцар, он за гривенник был готов распахнуть дверь новым постояльцам, носильщик присматривался к полосатому чемодану, но Сергей подхватил багаж, Лизу, и сверяясь с пометками на листе бумаги, зашёл в северный корпус, выходящий на улицу Красноармейская. Здесь обстановка была попроще, дверь пришлось открывать самому, а за левой конторкой сидела строгая дама из управления курортов Кавминвод.

— В санатории Уптона мест нет, могу вас здесь заселить. Только за номер придётся доплатить, товарищ, остались повышенной комфортности, с туалетом и балконом, — сказала она, проверив документы и обмахнувшись веером, — восемьдесят копеек с персоны в сутки. Лечение оформите сами в курортной больнице, там вам всё, что прописали, сделают. Девочке положено питание в столовой номер три, вот талоны. Для вас питание и курортные услуги по таксе, оплата тут же, в кассе, но, если пожелаете, можете сами столоваться.

— Мы сами.

Травин заплатил тридцать два рубля, взял квитанцию, талоны, книжечку, напечатанную на серой газетной бумаге, отсчитал мелочью сорок пять копеек за туристический путеводитель с картой, и снова подхватил чемодан. Стоило отойти от дамы с веером, к ней поспешил военный с тремя шпалами в голубых петлицах, спутницей в цветастом сарафане и двумя пацанами-близнецами лет двенадцати. Военный прихрамывал и опирался на трость, был он немногим старше Травина.

За правой конторкой заселяли, Сергей обменял квитанцию на запись в толстой книге и ключ на металлической цепочке с номером 12, и по лестнице с ковром поднялся на второй этаж. Им с Лизой досталась комната с прихожей, двумя кроватями, диваном, двумя мягкими стульями на гнутых ножках и столиком на балконе.

— Прямо-таки Гамбсовский гарнитур, — сказал молодой человек, поёрзав на стуле, он всё ещё находился под впечатлением от перечитанной книги. — Как думаешь, Лиза, там внутри сокровища есть?

И тут же о своём вопросе пожалел,