Престидижитатор Сталина - Квинтус Номен

"ау" не отзывался. Ну и ладно: немного побродив в поисках мужичка, я увидел тропинку. То есть что-то, тропинку напоминающее — но, пройдя по ней с километр, я поверил, что скоро выйду к людям: вокруг все чаще стали попадаться высокие пеньки от срубленных (криво и, очевидно, впопыхах) тонких берез. А еще через полчаса я наконец увидел деревню.

Ну что, по крайней мере, не замерзну: домов в деревне было немного, но они все же были. И из одной трубы даже шел дым! Так что первую часть моего квеста можно считать пройденной, я вышел к людям. Правда, до меня дошло, что местного… то есть современного языка я не знаю — но проблемы будем решать по мере их поступления. Вздохнув, я вошел в деревню…

Будем считать, что вошел: улицы как таковой в деревне не было. Стояло несколько домишек, вразнобой стояло, между домами росла (точнее, начинала расти) трава — и ни одной живой души не было видно. То есть пока я ближе не подошел, видно не было — а когда я подошел к окружающему один из домов плетню, из дома выскочил мужик в какой-то рогатиной и, нехорошо на меня глядя, спросил сиплым голосом:

— Кто такой? Чего надо?

Вопрос, конечно, неожиданный… в смысле, я ответ на него как-то продумать не успел. И не успел мужику ответить: из того дома, в котором труба дымила, вышел уже другой… персонаж. Мужчина, возрастом, я бы сказал, заметно за сорок, причем в мундире, сразу напомнившем мне фильм "Гусарская баллада". Пока я разглядывал это чудо, сзади меня незаметно образовалась уже толпа мужиков, причем все почему-то были с такими же, как у первого, рогатинами. Поэтому когда "чудо" крикнуло "эй, ведите его ко мне!", я сразу послушался и подошел, не ожидая подталкивания этими дубинками. Ну а дальше все пошло уже лучше, хотя как сказать… в общем, не так, как я ожидал.

— Ты кто, беглый?

— Нет, я дворянин…

— А почему оборванец? Врать не смей мне!

Тут я сообразил, что "чудо" был в изрядном подпитии — думаю, в нынешнее время это состояние так правильно называть.

— В лесу упал, порвался…

— А, так это твою убитую лошадь давеча мужики нашли! Изрядно тебе покуролесить пришлось… ладно, заходи… — и это сопроводил довольно длинной фразой на французском. Языка я не знал, но на слух… да и, насколько я помнил, нынче дворяне как раз на французском и разговаривали.

— Извините, я французским не владею…

— А чего так? — хозяин поместья, как я понял статус "чуда", очень удивился. — Так ты не дворянин?

— Я из Америки приехал…

— Do you speak English? — немедленно отреагировал он.

— Yes, sure! — по-английски я говорил пока со словарем, а с людьми еще стеснялся — но тут выпендриваться было явно неуместно.

— Какой я тебе Шура! Я поручик Свиньин, Александр Григорьевич! В отставке…

— Рад познакомиться, а я — Никита Алексеевич Павлов.

— Павлов, говоришь? Понятно… И где тебя носило, Никита Алексеевич? Павловка-то шесть лет как сгорела. Я тебя, конечно, туда отвезу, мужикам скажу чтоб отвезли, но где ты там жить-то собрался? Знаешь что, оставайся сегодня у меня. Я прикажу баньку стопить, попаришься… тебе переодеться-то будет во что? Ах да, волки… Ладно, исподнее найдем, а штаны скажу бабам залатать. Извини, мои тебе точно не сгодятся. Потому что в них дырка побольше, чем в твоих — поручик пьяно рассмеялся, затем сделал серьезную морду и, повернувшись к стоящим поодаль мужикам, распорядился:

— Баню топить, обед нести, гостя уважить!

Что означало последнее, я даже понять не пытался. Но когда мы с Александром Григорьевичем зашли в его избу, следом зашла какая-то баба, которая без тени смущения потребовала:

— Барин, давай сюда порты твои. Сымай давай быстрее, я их сейчас же починю да сполосну, из бани целые и чистые наденешь.

Да, в рваных джинсах тут ходить явно не принято… да и поддувает. Снял — тем более баба протянула мне какое-то одеяло укрыться, поскольку в доме, несмотря на топящуюся печку, было тоже не очень жарко. А до бани нужно было еще дожить: первое и второе поручение поручика мужики явно имплементировать не спешили.

Совсем не спешили, так что начинать общение с хозяином пришлось с куска черного хлеба с салом и стопки какого-то вина. Не водки, какой-то ягодной наливки — по-моему смородиновой. Но и она в общем-то, согревает — а через час, к тому моменту, когда мужики баню подготовили, я узнал историю "Свинюшки" гораздо детальнее. А заодно — и "свою историю"…

Мужики два дня назад нашли в лесу — неподалеку от "Тульского тракта" — дохлую лошадь. Точнее, то, что от нее волки оставили. Где этот "тракт" находился, я понятия не имел, но лошадь оказалась "верховая": на обглоданном черепе оставался какой-то "трензель". Очевидно, я на этой лошади и ехал в свое сгоревшее поместье, и на меня напали злые волки. Штаны я, понятно, в драке с ними порвал — но повезло, остался жив. А вот лошадке не повезло, волки ее сожрали вместе с седлом. И с сумкой, в которой мои "бумаги" были: там поблизости нашлись и обрывки сумки, и клочки бумаги…

А "родитель" мой, то есть Алексей Петрович Павлов, еще "до войны" с женой-немкой из поместья уехал "в заграницу", да там, по слухам, и помер. Перед отъездом он, договорившись с соседом, официально «поручил» ему присмотр за имением, а посему крестьян из сгоревшего поселка местные власти передали (временно, до объявления наследников) под опеку поручику Свиньину. Ну а раз "наследник" объявился…

— Ты пойми, — объяснял мне уже в дупель пьяный Александр Григорьевич после бани, — я не из тех Свиньиных, даже не родственник какой дальний. И сам я тебе бумаг выправить не могу. В губернии-то бумаги выправят, но дело это небыстрое… А без бумаг ты ведь даже до Тулы не доедешь, беглых-то нынче сразу в казенные заводы отправляют, а споймавших их изрядно награждают. Ты уж поживи пока у меня, то есть в Павловке, в родной деревне, но как бы под опекой…

Настойка смородиновая — она сближает. Свиньин мне рассказал все про мою прошлую жизнь, а я поделился с ним своими знаниями латыни. То есть «ин вино веритас» поручик и без меня знал, а вот «дигнус фемина нон пенис канини» для него оказалось новым словом в лингвистике, и он второй половиной этой фразы завершал каждое свое высказывание до тех пор, пока не уснул прямо за столом. А я оказался покрепче (ну, или Александр