И аз воздам - Андрей Готлибович Шопперт

русский стихотворный большое количество импортных стихов, а ещё писал пьесы, которые с переменным успехом ставили в театре. Говорят, что Суворов попросил мужа любимой племянницы на смертном одре не писать стихов, а если не получится, не писать, то хотя бы не издавать их. Дмитрий Иванович предсмертную просьбу генералиссимуса не выполнит, он будет продолжать писать стихи, издавать их огромными тиражами за свои деньги и потом «дарить» – всучивать всем подряд. И станет объектом для насмешек всего Санкт-Петербурга.

Зашёл граф фон Витгенштейн в этот гостеприимный дом по той причине, что именно здесь около года назад скончался Александр Васильевич Суворов. Ему для реализации плана по изменению тактики ведения войны нужен был доступ к архиву Суворова. Во-первых, жаль будет если он сгорит в 1812 году, вместе со всей Москвой, а во-вторых, нужно добавить к этому архиву якобы записки самого генералиссимуса о «правильном» построении войск, об окопах, о правильном применении егерей, ну … Много чего можно добавить.

Как это сделать? Да, просто, сейчас есть в столице десятки людей, которые зарабатывают себе на жизнь тем, что составляют прошения, пишут письма и завещания, и т. д. и т. п. Каллиграфы! Писарчуки. Стряпчие. И можно вполне найти среди них человека, который за небольшую денежку превратит измышления Петра Христиановича в наследие Александра Васильевича. Подделает почерк. Что сделать потом с товарищем? Чтобы не захотел сей тайной поделиться? Не решил пока Пётр Христианович, но, наверное, среди сей мафии писарчуковой есть такие, которые подделываю завещания. Преступники. Преступник должен сидеть в тюрьме? Или лежать на кладбище. Под гранитной плитой с надписью: «Никогда не упускайте возможности увидеть что-нибудь прекрасное, ведь красота – это почерк Бога. У усопшего почерк был ещё лучше».

Но сначала нужно получить доступ от обер-прокурора к этому архиву. С Хвостовым Пёрт Христианович был знаком шапочно. Петербург это большая деревня, все друг друга знают. Не было приглашения. А может и было? Давненько должно быть, при встрече на каком-нибудь балу или приёме обмолвился сей господин, мол заходите граф, будем рады … А если и не говорил, то не вспомнит об этом, а даже и вспомнит, то из вежливости не прогонит.

Брехт остановился перед дверью длиннющего двухэтажного дома на Крюковом канале и решительно постучал в неё подвешенным молоточком.

Событие четвёртое

У меня есть два недостатка – плохая память и что-то ещё…

Вообще, у меня отличная память на имена. Просто я не помню, какое из них твоё…

Дверь открыл ливрейный лакей, но из-за его плеча высунулась необычная рожица. Полная немолодая женщина в белом чепце улыбалась графу. Брехт её не знал. Но каждый раз его в таких случаях посещала мысль, что должно быть именно этот кусочек памяти Витгенштейна ему и не достался.

– Кхм, ваше превосходительство? – поклонился лакей.

Что-то явно не так. Вот только что?

– Это дом обер-прокурора Дмитрия Ивановича Хвостова? – попытался улыбнуться даме в чепце Брехт.

– Ну, что вы, граф, это мой дом, – махнула на него ручкой из-за спины лакея дама.

Граф? Получается, что он с этой тётечкой знаком. А Хвостов? Беннигсен дал неверный адрес? Ну, номеров домов в привычном виде сейчас ещё нет. Номера есть у участков, и они просто пронумерованы по нарастающей. По мере строительства. Рядом может находиться дом 234 и 431. У этого дома как раз и был номер 234 и именно этот номер назвал ему генерал Беннигсен.

– Извините, мне этот адрес назвали, перепутали, должно быть. – Как к этой женщине обращаться, чтобы такой огромный дом иметь в Петербурге, нужно быть очень богатым человеком, и она сказала, что дом её, а не мужа. Вдова?

– Заходите, Пётр Христианович, всё правильно вам сказали, я сдаю второй этаж дома нашему пииту. Дмитрию Ивановичу. – Женщина оттолкнула легонько ливрейного товарища и протянула руку для поцелуя. До последнего времени уже четыре месяца почти находясь в этом времени Брехту почти не приходилось ручек целовать. Придётся привыкать. Рука была пухленькая и ароматная, так пахнуло чем-то южным.

– У Дмитрия Ивановича сейчас дочь Александра Ивановича – Наташенька. Он вас приглашал?

– Нет. Хотел побыть в месте, где скончался наш великий полководец… – Пётр даже не заметил, как голос сорвался, ветер холодный, должно быть.

– Конечно, Пётр Христианович. Инесса проводит. А потом обязательно ко мне, почаёвничаем, Аркадия Ивановича вспомним, а то и помянём. Он частенько рассказывал, как вы с ним генерала польского Ежи Грабовского пленяли под Варшавой в Праге ихней, – вдова протянула руку и на свет из тени выпорхнула ещё одна обитательница дома, подала даме в чепце платок, которым та сразу и воспользовалась, промокнув глаза и нос.

А Брехт вспомнил. Вот этот кусок памяти от Витгенштейна ему достался. Точно, он в 1794 году вместе со своим командиром полковником Фоминым во время атаки на предместья Варшавы Праги был свидетелем гибели генерал-поручика Ежи Грабовского. Только там всё было наоборот. Генерал тогда командовал русским или точнее российским подразделением добровольцев набранных из белорусов – литовцев. А в плен они тоже вместе с Фоминым взяли генерала Грабовского при захвате Вильно, обороной которого и руководил генерал-поручик, командуя литовской дивизией. Что-то не вязалось в рассказе бывшего его командира полковника Фомина жене с тем, что произошло на самом деле. И там ещё непонятная история была с гибелью командира корпуса польского генерал-лейтенанта Антония Хлевинского и последующими событиями. Казна польского корпуса исчезла. А Ежи Грабовский погиб на глазах Витгенштейна в ноябре 1794 года уже принеся присягу на верность русскому генералу Николаю Репнину. Казна? На какие деньги мелкопоместный полковник купил огромный дом в Санкт-Петербурге?

Нет. Не надо. Зачем ворошить прошлое? Сам собирается получить стартовый капитал за счёт поляков.

– Конечно. Почаёвничаем. – Граф щёлкнул каблуками. Получилось. Пол паркетный, навощённый, скользкий.

– Инесса, проводи Петра Христиановича к Дмитрию Ивановичу.

– С удовольствием, Марфа Васильевна. – Инесса опять вышла из тени.

Немка? Красивая, высокая, бледная только, ещё и специально, наверное, пудрами и белилами всякими намазанная, как у покойника лицо. Загара бы южного девушке и топик с шортами. Нда … Зато грудь почти вся на виду. Плечи открыты, и платье непонятно на чём висит, почти не закрывая высокую и полную грудь. Тоже белилами закрашенную. Мраморный такой бюст получается. Чуть бы ещё его бюстгальтером приподнять. Может, его изобрести надо. Брехт оценивающе глянул на провожатую, улыбающуюся ему. А ведь не получится к ней лифчик приделать. Плечи полностью открыты, бретельки смешно будут смотреться. А если придумывать без бретелек вариант, то технологии сейчас не те, где взять резину и пластмассу?