Американец. Капитаны судьбы - Игорь Леонидович Гринчевский

У Ксанки тогда даже дух от скорости захватывало. А в Беломорске её по все тому же письму Семецкого устроили в женское рабочее общежитие с полным пансионом. И даже с отсрочкой оплаты. Мол, устроишься на работу, тогда и оплатишь.

— А я, кстати, с утра на работу устроилась! В прачечную китайскую приёмщицей взяли. Пока испытательный срок, до осени! — похвасталась девочка. — А по вечерам буду в школу ходить, которую для рабочих открыли. За два годика догоню, а потом — поступлю на курсы, где мастеров готовят! Обещают, что к тому времени и для девушек такие откроют!

— Ну и молодец! Хоть и трудно тебе, Ксанка, придётся, но так и надо! И да, тебе кофе-то ещё заказать? А то сейчас ещё мороженое принесут. Оно тут вкуснющее! Тебе как, с сиропом заказать или шоколадом посыпать?

Беломорск, 15 июня (28 июня) 1902 года, суббота

Петру Аркадьевичу определённо нравилось это место. Во всех смыслах. Нравился и сам Беломорск, потому что он был зримым воплощением всего того, что продвигал сам Столыпин — прогресса, ускоренного развития и величия России. Нравился и этот тучерез, или как его ещё здесь называли, небоскрёб. Нравился «АмБар», с его демократичной обстановкой. Но особенно нравился занимаемый им столик, расположенный в нише и позволяющий видеть почти всех посетителей, не привлекая их внимания и не смущая их соседством свежеиспечённого губернатора.

Сюда он приехал без семьи, намереваясь вызвать жену с детьми только после того, как подберёт и первично обставит подобающее жилище. Пока что снял апартаменты на третьем этаже небоскрёба. А сюда спустился перекусить и понаблюдать за публикой. Вот неподалёку какой-то реалист отчаянно выпендривается перед сопливой девчонкой. И выпендривается, как и многие в его возрасте, совершенно не замечая, что девчонка и сама на него заинтересованно посматривает.

Вот в углу компания инженеров что-то оживлённо обсуждает. Периодически долетают слова «КПД, компрессия, октановое число, зажигание…» Двигателисты, скорее всего. Но слышно их плохо, потому что компания купчин, расположившихся в центре зала, забивает все звуки своим шумом.

— Да что мне твой Воронцов? — вдруг почти заорал в полный голос один из них. — Вот целился он в Усть-Цильме возобновить добычу серебра, и что? А ничего! Он целился, но добываю теперь я, Афанасий Синебрюхов!

И гордо воззрел на окружающих. Окружающие покивали, но тут же и осадили гордеца:

— Оно, конечно, добываешь ты! Вот только сюда-то ты для чего приехал? Ась? Оборудование тебе кто поставил? Правильно, Воронцов! Чего сам не сделал, то в обмен на свои пластики получил да тебе привёз! А электростанцию кто построил? Правильно, Тищенко да Графтио строили, компаньоны воронцовские! А кредит кто дал? Банк «Норд» дал! А рулит им жена Воронцова! А реактивы тебе кто поставляет? А еду для рабочих? А топливо? Вот то-то! В итоге ты, хоть и «сам Афанасий Синебрюхов», четыре пятых серебра Воронцову отдаёшь! И при этом сам все риски несёшь, сам с рабочими бодаешься, сам охрану обеспечиваешь! Да и не один ты такой, многие ему серебришка-то отсыпают!

— Ишь ты хватил! — дополнил другой, — Воронцов ему не указ! Да Воронцову, если хочешь знать, даже англичане платят!

И таки-да, отметил про себя губернатор, платят. В материалах, которые он нашёл в прессе, и которыми снабдили его в Министерстве внутренних дел[14], отмечалось, что «русскому Эдисону» платили серебром и англичане, и американцы. Воронцов ухитрился и цианиды дешевле всех в мире синтезировать, и за счет своих удобрений и механизации помочь с удешевлением снабжения приисков, расположенных обычно в не самых приятных для жизни местах. И горное дело электрифицировать. И взрывчаткой снабжал. Ну и взрывчатка его била все рекорды по цене и надёжности.

Так что к нему текли доходы и с австралийских приисков, и с южноафриканских, и с аляскинских. Правда, англичане, развернув его идею «серебряного списка» против него самого, платили не золотом, а серебром. Но все равно, казне от того был немалый профит. Тем более, что французы соглашались в рамках своего «латинского валютного союза[15]» засчитывать выпущенные серебряные монеты в обеспечении.

Воронцов был в огромной силе и авторитете. Его любила пресса — и отечественная, и иностранная, хвалили евреи и суфражистки, либералы и любители прогресса. У него даже самолёт полетел, принеся России немалую славу! Он имел весомых покровителей в верхах Империи, располагал огромным состоянием. И именно это составляло в глазах Столыпина огромную проблему. Ведь он-то собирался губернией реально управлять. И делать то, что сочтёт нужным и полезным для страны. И не мог, ну никак не мог он при этом не войти в контры с Американцем. А за тем сила, и немалая!

Между тем купчины все больше шумели:

— Хе! Суфражистки, понимаешь ли! Просто много здесь бабью воли дали! Ходите тут перед ними на задних лапках… Да чтобы я хоть какой бабе уступил⁈

Тут, как по заказу, в зал вошла молодая женщина. Купчина, только что буянивший против «засилья баб», при виде её подскочил и с поклоном торопливо поприветствовал: «Добрейшего дня, Софья Карловна!»

Потом, когда женщина прошла в один из закрытых кабинетов, ему саркастически так бросили:

— Так говоришь, бабе никогда не уступишь?

— И-и-и, брат, так то ж сама Софья Карловна! Это тебе не баба простая! Понимать надо!

Остальные только покивали, большинство согласно, но некоторые и со скепсисом. Пётр Аркадьевич отметил про себя, что авторитетом тут пользуется даже руководитель аппарата, мадам Гребеневич.

И тут вошла другая женщина. На ходу она улыбкой поприветствовала присутствующих, но из-за столов повскакивали уже все купчины. Да и инженеры оторвались от своего диспута, чтобы приветствовать вошедшую.

Когда она также прошла в кабинет, один из купчин глянул на буяна и бросил:

— А что ты хочешь? Не кто-нибудь! Сама Воронцова!

Из мемуаров Воронцова-Американца

'… Приезд Столыпина в Беломорск я пропустил. По уважительной причине — я был в турне по России и Европе. Полет самолёта и ионисторный бум заставили меня пристальнее взглянуть на вопросы стратегии. Судите сами, каждый год мои предприятия выбрасывали на рынок хотя бы один новый вид пластика, а чаще их было больше. Мы продвигали