Лики Богов. Часть I. Война с черным драконом - Тара Роси

Вспомнив о данном ей обещании, Баровит скрестил на груди руки, повернулся к батыю. Уже битый час Демир обсуждал с ним и Валдаем дальнейшую судьбу освобождённых юношей. Начиналось всё более чем мирно, не предвещая никаких споров. Затеяв привал, воевода послал Радмилу с Годуном на охоту, сам же между делом спросил у отроков, куда они проследуют. И началось. Багро и Веш — так звали юношей — принялись напрашиваться в малую дружину. Демир, будучи опытным воеводой и учителем, не видел смысла в обучении воинскому ремеслу двух робких, трусоватых парней. И вроде бы всё ничего, да тут Валдай стал за них упрашивать. Для решения спора были привлечены Баровит с Волотом, но дело застопорилось. Перерыв на обед пыл сторон не охладил. Спор вспыхнул вновь, так и не дав как следует насладиться Томилиной стряпнёй.

— Как можешь ты, не взявшись за дело, судить о его плодах? — гремел Валдай.

— Чего мне браться за них, коли надобности в отроках не имею? — теряя самообладание, противился Демир. — У меня в Камуле полсотни отроков в малой дружине, их доучивать надобно.

— Так у тебя сыновья есть, они подсобят, — указав на Баровита с Волотом, рыкнул Валдай.

— Так на них я малую дружину возложу, сам старшой займусь, а этих двоих мне не надобно!

— Умиле их дай.

— Она стрельцов натаскивает.

— Стрельцов Годуну али Радмиле отдай.

— Да из них учителя, что из мерина жеребец! Лучшие стрельцы Катая, а ни объяснить, ни показать, аки следует, не могут… Да вообще, что ты ко мне пристал, аки банный лист?! Сам решу, кого мне да куда ставить, кто у меня да чем занят будет. Посему оставь меня уже, лешего сын!

Барго и Веш уж хотели отступиться от мечты да осесть где-нибудь, но Валдай не унимался, сжимая их плечи, стоял на своём.

— Демир, я аки друга тебя прошу, возьми их!

— Баровит старший, ему отроков обучать, его упрашивай, — скрестив руки на груди, нахмурился Демир.

Ухмыльнувшись, Баровит покачал головой. Навалившийся на его плечи Волот не смог сдержать смеха:

— Ну, отец, лихо ты Багро с Вешем на Баровита перебросил.

— А чего он молчит?! — взорвался воевода. — Я вас почто позвал, в усы пыхтеть? Пятый десяток не за горами, не ровен час, руки отымутся мои. Кто тогда дела дружинные подхватит? Давайте уж из-за спины тятькиной вылазьте, решайте, что делать будем?

Потерев бороду, Зорька всмотрелся в налитые кровью глаза Валдая: что-то не то творилось со старшим товарищем, неспроста он за парней так настойчиво просит.

— Отроки, конечно, крепкие, того не отнять, да ничего страшней вола не видали, — заметил он. — В очах страх плещется, язык оттого заплетается. Они-то в нас пока что токмо почёт да славу видят, смертушка им в спины ещё не дышала, посему сами не знают, куда просятся. А вот почто ты их так нарочито в дружину толкаешь?

— Да что ведомо тебе о страхе? — взорвался Валдай, вплотную приблизившись к Баровиту. — Меня самого в рабство увели. Пять лет я выгребал навоз из византийских конюшен, куску хлеба рад был. Так бы вовек спину гнул, кабы не Абатур! Он меня выкупил, родителям воротил, взрастил из перепуганного щенка воина!

— О том я не ведаю — твоя правда, — кивнул Баровит. — Не понять мне, каково рабом быть. Не видывал я того страха, коий тебя к земле клонил, а посему как смогу из отроков этих воинов воспитать? Ты тот путь с честью прошёл, боле тебя о нём никто не расскажет. Отчего б тебе самому не обучить их? Выйдет с того толк, так отдашь в кинсайскую дружину, а коли нет — помощниками тебе в хозяйстве станут.

Валдай замолчал, задумался. Сделав пару шагов назад, кивнул согласно. Барго и Веш, затаив дыхание, ждали его слов. Он что-то сказал им, но Баровит того уже не слышал. Холод пробежал по позвоночнику, вонзил в затылок иглы. Хорошо знакомая неодолимая сила потянула вглубь леса. Поведя плечом, Зорька сбросил с себя руку Волота, не смея противиться, последовал за незримой нитью. Наблюдая за Баровитом, Волот замер, прекрасно понимая, что с ним происходит. С раннего детства он видел, как навь стучится в сознание брата, мучает, подчиняя своей воле.

Баровит уходил всё дальше. Ветер покачивал молодую листву, гнул ветви, поглаживал первоцветы. Это пёстрое цветущее великолепие постепенно теряло привычный облик, сливаясь в черты человеческого тела. Могучий ствол дуба отделился от кроны, серая дымка рассыпалась седыми локонами, длинной бородой — этого богатыря Баровит ни с кем бы не спутал. Витязь замер, не веря своим глазам, — Аким стоял перед ним, глядя сверху вниз.

— Быть того не может, — выдавил Баровит, — деде…

— Отчего? — добродушно улыбнулся Аким. — В лета мои каждый день последним стать мог… вот стал.

Что-то было не так в седом великане, Баровит не мог понять, что именно. Протянув к нему руку, дотронулся до ледяной груди и застыл, телесно ощутив плотность призрачного тела.

— Что с тобой стряслось? — нахмурившись, спросил Зорька.

— Оно неважно, — покачал головой богатырь, — не могу я подолгу в яви пребывать, посему выслушай…

— С кем стряслось? — раздался взволнованный голос за спиной. — Кто явился к тебе?

Медленно обернувшись, Баровит взглянул на Демира. Язык не поворачивался ответить, молчание затягивалось.

— Скажи ему, — пронеслось в шёпоте ветра, — скажи, ибо к нему я пришёл.

— Деде, — прохрипел Баровит, не отводя от отца взгляд.

— Что? — переспросил воевода, подходя ближе. Опершись о плечо сына, Демир всмотрелся в пустоту.

— Нет меня боле в Яви, сынок, — устами Баровита заговорил Аким. — Ты по мне не горюй, ибо горюшка без того хлебнуть придётся.

— Что должно мне делать, батюшка? — шепнул Демир, невидящим взором смотря перед собой.

— Самое важное, — ответил Аким. — Воротайся в Камул да выполни самое важное.

— Не понимаю тебя.

— Те беды, что во снах зришь, уже очень скоро обрушатся на Тархтарию, посему завершите то, что не успели; начните то, что задумали; посейте то, чему должно взойти.

— Желаю кургану твому поклониться сперва, — зажмурившись, Демир пытался унять боль в груди.

— Нет, — осёк Аким. — К мощам моим ещё приведёт тебя Макошь, сейчас же тебе надобно успеть, Демир. Всем вам надобно успеть.

— Родославе, — прохрипел Демир, — Родушке не говори… я сам ей скажу, когда встретимся.

Сжимая предплечья отца, Баровит смотрел на Акима — он явно видел искру в поблёкших глазах при имени богатырши. Витязь мог поклясться, что тётка знает о гибели деда, что больше других ведомо ей о смерти старого воеводы. Услышав его мысли, Аким приложил палец к губам.

— Не говори