Геннадий Ищенко - Возвращение

— По-моему, это не политика, — сказала Люся. — Это жизнь. Неужели с этим нельзя как-то бороться?

— На Западе с этим борется конкуренция. Будешь выдвигать никчемных руководителей – вылетишь в трубу. Если сынков вводят в правление корпорацией, то по делу, или они там сидят просто так и ничего не решают. В политике, правда, это правило не всегда работает… А у нас боролся Сталин. Когда тебя в любой момент могут ночью забрать и запинать сапогами, ты уже не элита и особо наглеть не станешь. Не слышал, чтобы при нем брали взятки. Но у этого способа есть свои недостатки. Тем, кто пинает, без разницы, кого пинать. А те, кто решает, кого тащить в подвал, зачастую ошибаются. Это, конечно, крайности, но история показала, что как только убирают контроль и ответственность, так все начинает разваливаться. Многое зависит от размеров страны и характера народа, его культуры. Но общие закономерности для всех одинаковы. Это просто в природе человека. Пошли, ты уже замерзла, да и мама начнет волноваться.

— Пошли. Ген, а что делать, если это заложено в людях?

— Жить. Причем стараться жить лучше, по возможности не портя жизнь другим людям. И меньше морочить голову политикой. Знаешь, что по этому поводу говорили древние? Они ведь во многом были не глупее нас, только знали меньше. Господи, дай мне силы справиться с тем, что я могу сделать, дай мне терпение вынести то, что я сделать не в силах, и дай мне ум отличить первое от второго. Еще говорили, что когда носорог смотрит на Луну, он напрасно тратит цветы своей селезенки. Но это слишком тонко, не всем понятно. Пришли, давай я к вам зайду, чтобы меня немного поругали. Тогда тебе меньше достанется.

— Тебя-то за что ругать? — спросила Люся, когда мы поднимались по лестнице. — За чужое хамство?

— Сейчас увидишь, — сказал я, проходя вслед за ней в прихожую.

— Доченька! — Надежда схватила Люсю и прижала к себе.

— Мам, отпусти, дай раздеться, жарко.

— Раздевайся, — отстранилась мать. — А ты чего стоишь, изверг? Раздевайся тоже, сейчас будешь давать ответ, во что вы вляпались!

— Зря ты на него так набросилась, мать, — раздался из комнаты голос Ивана Алексеевича.

— И ничего не зря! У меня из-за него чуть сердце не разорвалось, а ты заступаешься!

Я разделся и вместе с Люсей зашел в большую комнату. Кроме отца подруги здесь же была и Оля.

— А тебя мама ругала, — сообщила она мне. — Я тоже переволновалась из-за тебя.

— А из-за Люси? — спросил я.

— А что с ней случится!

— Оля, не встревай в разговор взрослых! — рассердилась Надежда. — Марш в свою комнату! Ну, жених, кто был этот человек?

— Нам он представился, как Васильев, — ответил я. — Судя по замашкам, офицер КГБ, хотя я могу и ошибаться. Хамы встречаются не только у них.

Семью Люси я твердо занес в число родственников, поэтому врать им не собирался, как, впрочем, и говорить всю правду.

— И какие дела у вас могут быть с такой организацией, как Госбезопасность? — спросил Иван Алексеевич.

— Никаких, — ответил я. — Им просто приказали нас привезти. Ну они и выполнили, как привыкли.

— Кто же этот человек, который отдает такие приказания?

— Иван Алексеевич, — сказал я. — У меня были кое-какие дела с Машеровым. — Люсю привезли, чтобы я был сговорчивей. Все, что было нужно, я сделал, и больше у меня с ними ничего общего нет. Вам, честное слово, во все это вникать не надо. Просто поверьте, что ничего недостойного я не делал.

— Папа, ну что вы от Гены хотите? — вступилась за меня Люся. — Он оказал услугу стране и помог Машерову. Вам об этом знать нельзя!

— А тебе, значит, можно? — переключилась на дочь Надежда.

— Когда они разговаривали, меня тоже выпроводили на кухню пить чай.

— Ну нельзя, так нельзя, — покладисто согласился Иван Алексеевич. — Надя, прекрати. Вы кушать хотите?

— Мы у Гены пообедали.

— Я пойду, — сказал я. — Еще со своими родителями объясняться. Завтра созвонимся.

Дома вопросы были примерно те же.

— Объясни, что все это значит! — заявила мама. — У меня чуть не случился инфаркт! Может быть, хватит секретов?

— Мама, — сказал я, обнимая ее за плечи. — Тебе нужны государственные секреты? Так это нужно давать подписку о неразглашении. А потом не выпустят за границу.

— При чем здесь заграница? — растерялась мама. — Какие секреты?

— Я не сделал ничего плохого, только помог. Меня не поняли и начали разбираться. Сейчас ко мне вопросов нет. Что вам еще нужно? Мне жаль, что все так произошло, но за чужое хамство я отвечать не могу. Я же, уходя, сказал тебе, что волноваться не стоит.

— Мало ли что ты сказал! А Люсю зачем возили?

— На всякий случай, чтобы я не сильно выпендривался. Слушай, я прошу, чтобы ты со своими подругами об этом не говорила. Тетя Нина точно всем разнесет.

— Я не дура, — обиделась мама. — И не болтушка.

— Извини, я сказал на всякий случай. Я вам обещал рассказать и расскажу, но не сейчас, а лет через пять. Это уже будет неопасно, да и веры к моим словам у вас будет больше.

— Я сейчас уже, наверное, во все готов поверить, — сказал мне отец. — Даже в то, что в тебя кто-то вселился, слишком уж ты изменился.

Я заколебался. Надоело водить родителей за нос и очень хотелось им обо всем рассказать, тем более что, судя по словам отца, они уже могли мне поверить. Но я не хотел их подставлять. Не было у меня большой уверенности, что все закончилось. Скорее всего, как только Машеров со своим другом оценят, что им попало в руки, меня полностью в покое не оставят. Я сам говорил Петру Мироновичу, что знаю больше того, что записано в тетрадях, да и без моих слов это должно быть понятно. Поэтому консультации все равно давать придется, да и присматривать за мной обязательно будут. Я бы на их месте такого человека без присмотра не оставил, даже если бы был в нем полностью уверен. От случайностей никто не застрахован, поэтому какую-то охрану я бы ему обеспечил. А они не дурней меня.

— Папа, — сказал я ему. — Поверь, что я – это твой сын, и никто другой в меня не вселялся. Я бы хоть сейчас вам все рассказал, но потом из-за этого у вас могут быть неприятности, а я этого не хочу.

— Но все закончилось? — спросил он.

— Не знаю, — честно ответил я. — Могут еще обратиться за помощью, но такого хамства уже быть не должно.

— С кем у тебя дела хоть можешь сказать?

— С Первым секретарем ЦК. С Машеровым. А теперь, если вы не возражаете, я пойду отдыхать.

Я действительно вымотался вконец. Я вел себя нагло и вызывающе не только из-за злости и обиды. Я боялся за себя, а больше за Люсю. Слишком велики были ставки, и слишком много власти было в руках этих людей. И в дальнейшем просто так давать задний ход и выполнять все, что скажут, было нельзя. Поэтому опять придется с ними играть и что-то вытребовать для себя. Очень многие люди считают готовность помочь по первому требованию и ничего не получить за помощь глупостью и относятся к таким помощникам соответственно. Ладно, осталось два дня каникул, а потом последняя четверть. В связи с тем, что отпала надобность в писанине, у меня освободилось много времени, и его нужно было чем-то занять. Спортом я тоже стал заниматься меньше. Смысла в том, чтобы накачивать мышцы сверх того, что уже есть, я не видел, просто поддерживал форму. Кстати, если пристегнут к работе, нужно будет попросить, чтобы меня натаскали на бой. Это в жизни всегда пригодится, тем более в той, какая могла теперь сложиться у меня. А ближе к лету можно будет поговорить и об отпуске. Не хотел я расставаться с Люсей даже на месяц. Вот пусть и устроят нам отдых в одном из санаториев на море. Им это ничего не стоит сделать. А к родственникам пусть родители съездят сами или с сестрой. И насчет места жительства нужно будет подумать. Ну не хотел я ехать на юг. Если дадут квартиру в Минске, меня это вполне устроит, а к родителям мамы будем ездить в гости. Так, кое-что для разговора с седым у меня начало набираться.

Утром я сделал свои упражнения, принял душ, позавтракал и позвонил Люсе. Трубку взяла Надежда.

— Приходи, — сказала она, услышав мой голос. — Люся тебя уже ждет.

И вздохнула.

Выйдя на улицу, я столкнулся с изнывающим от скуки Игорем.

— Привет, — обрадовался он. — Ты что, вчера опять куда-то ездил?

— Здравствуй, — отозвался я. — Пришлось, понимаешь, помогать правительству. Ни фига сами не в состоянии сделать.

— Ври больше! — сказал он. — Самое дурное время. Все тает, ни на лыжах, ни коньках уже не покатаешься, а для велосипеда или мяча слишком рано. По телевизору ничего хорошего нет, а в кинотеатр привезли какого-то «Зайчика».

— А что, — сказал я. — Неплохая кинокомедия. Надо будет сходить на нее с Люсей.

— А как у тебя с ней? — с интересом спросил он.

— Отдают в жены, — сказал я. — Правда, ждать еще четыре года.