Ювелиръ. 1808 - Виктор Гросов

что, как начнем давить, ежели услышишь что не так — скрип, треск, — беги. Беги и не оглядывайся. Железо — оно дурное, шуток не любит.

Выгнав всех со двора, мы остались втроем. Все отверстия котла были наглухо заделаны, кроме одного, к которому мы подсоединили ручной насос высокого давления. Я занял пост у своего самодельного манометра, а Кулибин и Степан, крякнув, взялись за длинные рычаги насоса.

Медленно, скрипя рукоятями, мы начали нагнетать в него воду.

— Две атмосферы… — отчитался я, и собственный голос показался мне чужим, хриплым.

— Три… Пять…

Стрелка ползла. Котел безмолвствовал.

— Восемь…

Внезапно тишину разорвал громкий, зловещий щелчок. Мы замерли, вслушиваясь.

— Металл усаживается, — выдохнул Кулибин, не сводя с котла напряженного взгляда. — На место встает. Давай дальше.

— Десять!

Предельное расчетное давление было превышено вдвое. Я напрягся. И тогда котел запел. Тихий, высокий, почти ультразвуковой стон — так поет металл за мгновение до того, как разорваться на части.

— Хватит! — скомандовал я.

Насос остановился. Давление замерло на отметке. Секунда. Десять. Минута. Котел держал. Ни капли, ни шипения. Он выдержал.

Кулибин вытер со лба пот грязным рукавом рубахи.

— Держит, чертяка… — выдохнул он.

Это была наша первая настоящая общая победа. Он подошел и с такой силой хлопнул меня по плечу, что я едва устоял на ногах.

— Держит, счетовод! Твоя цифирь и мои руки… держат!

Он удовлетворенно посмотрел на меня. Неужели получилось?

Глава 13

На следующий день, посреди двора, отбрасывая на девственно-чистый снег длинную синюю тень, застыло наше детище. Его сердце — выкованный Кулибиным пузатый медный котел-ресивер — тускло поблескивало на скупом солнце, соединенный с идеальным насосом. Все было на своих местах. Я испытывал легкое волнение.

С почти суеверным трепетом я взял в руки свое творение — идеально выточенное Кулибиным по моим чертежам сопло Лаваля. Холодная и изящная деталь из блестящей бронзы. В успехе я не сомневался ни на миг. Именно эта форма — ключ к сверхзвуковой скорости потока, к настоящему прорыву. Это символ превосходства моих знаний, материальное доказательство того, что я прогрессор.

Никому не доверяя, я сам прикрутил сопло к концу толстого кожаного рукава, ощущая пальцами холод металла. Наблюдавший за мной Кулибин крякнул, выпуская в морозный воздух густое облако пара.

— Ну, с Богом, счетовод. Или с кем вы там у себя в книжках молитесь… с Архимедом, что ли? Гляди, чтоб твоя хитрая дудка нам всем портки не промочила.

Я лишь криво усмехнулся на его добродушное ворчание. Сегодня все расчеты подтвердятся на деле.

По моей команде двое дюжих солдат Ефимыча, скинув тяжелые полушубки и оставшись в одних рубахах, взялись за длинные дубовые рычаги насоса. Лица у них были сосредоточены, как у атлантов, готовящихся взвалить на плечи небосвод.

— Потихоньку, ребятушки, без рывков, — скомандовал Кулибин непривычно тихо. — Накачиваем.

Они начали. Заскрипели просмоленные оси, и насос ответил сытым, всасывающим звуком, который отдавался у меня в груди. Вцепившись взглядом в манометр, я следил, как стрелка дрогнула и медленно, в такт каждому качку, поползла вверх по часовой стрелке.

— Две атмосферы… три…

Котел отозвался тонким, едва слышным пением напряженного металла — звук, знакомый мне по стону камня под резцом.

— Пять… шесть…

Мышцы на спинах солдат вздулись буграми, лица налились кровью от натуги. У дверей мастерской замерла Варвара Павловна, невольно сжав кулаки. Из окна второго этажа, разинув рот, высунулся Прошка. Семь атмосфер… Боже, это же давление воды на глубине в семьдесят метров. Если рванет — разнесет в клочья, и собирать будет нечего. Давай, детка, держи…

— Семь! — мой голос прозвучал хрипло и чуждо. — Довольно!

Солдаты с облегчением отвалились от рычагов. Десятки глаз уставились на нас с Кулибиным. Старик стоял у массивного выпускного вентиля, положив на него широкую мозолистую ладонь. Я встретился с ним взглядом и коротко кивнул.

Он резко, одним слитным движением, повернул вентиль.

И в этот миг все пошло прахом.

Вместо тугой, разящей струи из сопла с оглушительным ревом вырвался жалкий, бесформенный веер брызг. Облако водяной пыли, шипя, словно пробитый паровик, не долетело и до середины двора. Оно бессильно осело, превратив сверкающий снег в грязное месиво. Гигантская садовая лейка, а не брандспойт.

Я удивленно пялился на результат. Но почему?

Рев стих через несколько секунд вместе с давлением, сменившись ленивым журчанием струйки, которой впору было поливать герань, а не тушить пожары. Воцарилась тишина. Этого не могло быть. Расчеты. Теория. Все было безупречно. Что, черт возьми, пошло не так?

Кулибин молча подошел к все еще шипящему соплу. Осторожно поднес к нему руку, ловя ладонью остатки пара и брызг. Затем, к моему полному изумлению, он приложил ухо к гудящему от напряжения медному котлу.

— Внутри кипит… — пробормотал он себе под нос, — как в самоваре перед самой заваркой.

Он выпрямился и медленно повернулся ко мне. На его лице виднелос мрачное, укоризненное любопытство.

— Поздравляю, счетовод. Ты, никак, самовар изобрел? Чай заваривать — в самый раз будет. Вода-то почти кипяток.

И тут до меня дошло. Кавитация. Холодное кипение. В расширяющейся части сопла, где скорость потока достигла пика, давление упало ниже точки кипения воды при данной температуре. Жидкость превратилась в пар. Яркая картинка из учебника физики… и полное забвение дьявола, что кроется в деталях. Я, гений-самоучка, применил законы газодинамики к несжимаемой, мать ее, жидкости! Мои знания из будущего, вырванные из контекста и примененные с тупой самоуверенностью, меня же и предали.

Самое обидное, что все это произошло на глазах у человека, чье уважение я только-только начал завоевывать. Наверняка я ему теперь казался не гением, а самонадеянным дилетантом.

Кулибин медленно, словно ступая по тонкому льду, подошел к моему соплу, сиротливо лежавшему в грязной снежной каше. Подняв его без единого слова, старик повертел бронзовую безделушку в мозолистых руках, и его взгляд впился в меня.

— Сними. Эту. Дрянь, — отчеканил он.

В его голосе — одно сплошное разочарование. Наш хрупкий союз умирал на моих глазах, я мог только беспомощно наблюдать за его агонией. Любой ответ или попытка оправдания застревали в горле тугим комком стыда.

— А ведь давление-то есть, — глухо проговорил он, больше для себя, чем для меня. — Я его нутром чую.

Развернувшись к углу двора, где на деревянных колесах застыл старый городской