Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка

— Десять талантов золота даю выкуп! — надрывался я, наблюдая, как с каждой секундой поток стрел слабеет все больше и больше.

— Десять талантов золота даю! — в последний раз прокричал я, и на площади воцарилась оглушительная тишина. Даже раненые перестали стонать, пытаясь переварить сказанное мной. Десять талантов золота — это стоимость двадцати пяти бирем, если по египетскому курсу считать. А если по вавилонскому, то ее даже считать не нужно. Сумма настолько чудовищная, что ее осмыслить тяжело для человека, который серебряный обол видит два раза в год. Берега Лукки нельзя называть бедными, они скорее нищие.

— Да что вы его слушаете! — растерянно прокричал щербатый. — Он нам зубы заговаривает! Стреляйте, бездельники проклятые!

— Ты, Хепа, охолонись, — степенно ответили ему лучники. — А то мы и для тебя стрелу найдем. Пусть царь свое слово скажет. Он, конечно, нас законного куска хлеба лишил, и братьев наших рабами сделал, но слово его твердо. Это все Великое море знает.

— Говори, царь! — зло посмотрел на меня щербатый.

И ведь ни следа не осталось от голодранца с дебильноватой улыбкой. Тощий, но сильный мужик с неожиданно умным взглядом смотрел на меня с расстояния в двадцать шагов. Он одет нарядно, и даже с некоторым щегольством. Богатый пояс с серебряными бляхами перетянул синий с вышивкой хитон. А подаренный мной браслет вызывающе блестит на его левом запястье. Это совершенно точно не тот полуголый придурок, который выплясывал передо мной, искательно заглядывая в глаза. Это человек сильный, жесткий и смертоносный, как гиена, которых много в этих местах.

— Я все сказал, — спокойно ответил я. — Десять талантов золота выкуп, и мы расходимся.

— Убейте его, — устало произнес Хепа. — Нам и месяца после этого не прожить.

— Клятвы дам! — торопливо ответил я, увидев, как воины снова поднимают луки. — Именем Морского бога клянусь, что расплачусь честь по чести и не стану мстить за свое пленение.

— Вот ведь… — Хепа озадаченно почесал лохматый затылок, а наконечники стрел снова опустились к земле. — Надо с царицей поговорить и с другими вожаками. Я такое не могу один решить. У нас уговор был.

— Там, за стеной, царица Поликсо стоит? — догадался я, проклиная себя за самонадеянность. — И флот Родоса?

— Она самая, — ощерил Хепа щербатый рот. — Уж очень здешнему люду не нравится, как ты дела на море ведешь, царь. Ты старые обычаи порушил, которые богами нам заповеданы. Мы тебя хотели убить, а если повезет, то быками разорвать, а ты тут такие вещи говоришь. Я должен царице сказать, что ты за себя такой выкуп даешь.

— Не за себя, — поправил я его. — За нас! За всех, кто тут стоит.

— Вон тот, в золоте, — Хепа ткнул в моего наварха Кноссо. — Его отдай, иначе сделки не будет. Мы его на кол посадим. Он, тварь, многих из моего народа извел.

— Не отдам, — отрезал я. — Или делаем по-моему, или никак. Я только мигну, и мы ваши загородки прорвем. Мы поляжем все, но из вас многих перережем. А до тебя, щербатый, я сам доберусь. Детьми клянусь, что не погибну, пока своей рукой тебе глотку не перережу. Так что выбирай, десять талантов золота или бой насмерть. И тогда мой сын мстить будет, пока всех вас до седьмого колена не истребит. На побережье Лукки вместо людей одни черепахи жить будут. В этом я тебе именем Морского бога клянусь.

— У тебя сын мальчишка еще, — озадаченно прищурился Хепа.

— Тебе хватит, — отрезал я и сложил руки на груди.

— Так ты что, за этого критянина умереть готов? — непонимающе смотрел на меня пират, а его люди оживленно переговаривались, обсуждая неслыханные вести.

— За любого, кто со мной, — ответил я.

— И вон, за него? — азартно ткнул Хепа в раненого гребца, который едва стоял рядом со мной. Он был бледен как полотно, в его плече торчал обломок стрелы, а на ногах он держался исключительно потому, что его с боков подпирали товарищи.

— За кого? — повернулся я. — За Диокла? Конечно, готов. Он ведь за меня умрет точно. Диокл со мной три года плавает. И отец его, и братья. Он ранен, но если грести больше не сможет, то как увечный воин получит службу в городской страже и оплату серебром до конца жизни. Или надел доброй земли в Милаванде. Как сам выберет.

Я повернулся к гребцу и спросил.

— Диокл! Если биться больше не сможешь, в стражу пойдешь или на землю сядешь?

— Мы еще повоюем, государь, — улыбнулся парень бледными губами.

— Вот! — поднял я его здоровую руку вверх. — Вот настоящий воин. Прими от меня дар и носи с честью. Царь по достоинству вознаграждает своих слуг.

И я снял с запястья последний золотой браслет и надел его на руку гребцу, который после этого все-таки потерял сознание и осел на землю. Подозреваю, что рана тут была ни при чем. Я оглянулся по сторонам и увидел то, что и рассчитывал увидеть. Раззявленные в изумлении рты, перекошенные от зависти рожи врагов и нарастающую свирепую дрожь людей, стоявших вокруг меня. Они перестали бояться и понемногу наливались веселой злобой. Мне знакомо это чувство. Человек, поймав кураж берсерка, идет на копья и стрелы, не чувствуя боли. Он не просто знает, что умрет. Он уже умер, а потому не боится ничего. Пираты же растерялись и лишились своего задора. Они люто завидуют моим воинам, которые стоят, выпятив грудь и презрительно поплевывая. Видели, мол, неудачники, каков наш царь? Именно это выражение было написано на лице каждого матроса. Как будто не их только что расстреливали, словно в тире. Кажется, в этой игре нервов я пока побеждаю.

— Заберите выкуп себе, — предложил я, развивая успех. — Не открывайте ворота и станете богаче царей. Пошлем гонца в Энгоми, и от Родоса мокрого места не останется. А вы до конца жизни будете в золоте купаться.

— Не-е-ет, царь! — протянул Хепа, медленно качая головой. — Я памятью предков поклялся и богами своего народа. Такую клятву нарушить нельзя. У нас с теми людьми союз.

Ну что же, — подумал я, вспоминая старый советский