Американец. Цена Победы - Игорь Леонидович Гринчевский

у нас открыли. Да и потом туда беломорцев любили зачислять. А что? Грамотные, считают точно и быстро, да к тому же. В отличие от большинства выпускников гимназий, достоточно спортивны, а значит, способны тягать на себе немалые грузы.

— А что означает винтовка? — уточнила Натали.

— А это Наталья Дмитриевна, значки для снайперов. У нас же хороших стрелков много, вот и… — тут же ответил Ребиндер. — А белые медведи — это эмблема ударных частей Семецкого. Там, считай, половина из наших!

— А ленточки что значат? — очаровательно смущаясь, уточнила наша Женька. Потом поняла, что на неё теперь все смотрят, и стала ковырять ножкой паркет.

— Серебряная — награждён медалью, золотая — орденом, — пояснил Мишка. — Красная — был ранен.

Тут он помрачнел, но продолжил:

— Черная — убит, серая — пропал без вести или в плену.

«Слава Богу, что тут очень мало!» — невольно подумал я и перекрестился. Я пошел вдоль рядов, постоянно натыкаясь на знакомые лица. Артем Рябоконь, талантливый инженер, красовался с золотой лентой. Ну правильно, это ему за храбрость на поле боя и спасение жизней боевым товарищам дали. Вместе с чином штабс-капитана.

Но знакомых лиц было очень много. Отличный химик. Инженер железнодорожник и капитан одной из команд «Прогрессоров». Инженер-строитель. Ещё один химик, кажется, органикой занимался. Физик-оптик. Специалист по электроприборам. Проектировщик автомобилей. Данелян-младший, «отец» императрицы'. Чёрт, да сколько же талантливых ребят мы отправили в эту мясорубку⁈

И ведь ничего не поделаешь. Война зла и требовательна. Именно лучшие требуются на фронте больше всего. Если бы не они, все эти бронеходы, новейшие самолеты, рации и аппаратура для шифровки не дали бы никакой пользы. Такова цена, которую мы платим за Победу. Но как же болит за них сердце!

— Знаешь, дорогой! — взяла меня за локоток моя «половинка». — Мне кажется, нам стоит сейчас сходить в церковь. Помолиться за них, свечки поставить…

из мемуаров Воронцова-Американца

«…Великое отступление заставило страну забурлить ещё сильнее. Недруги обвиняли меня в 'снарядном голоде». Да, он случился и в этом варианте истории, хотя уж чему-чему, а уж производству боеприпасов мы уделяли самое пристальное внимание. Как-никак, целое министерство создали, да не бумажки перебирать, а внедрять передовой опыт этого самого министра[4]! Да и состав пороха изменили, в разы повысив ресурс по настрелу орудийных стволов. Именно это и позволило изменить тактику, более активно применяя артиллерию. Но немцы ответили. Наши тоже «поднажали». И, как следствие, снарядов всё равно не хватает. В газетах так и писали: «Яхонтов, где снаряды⁈»

Досталось и Воронцову-Дашкову, дескать, забрал недостающие силы для наступления на второстепенном для нас фронте. Столыпина тоже обвиняли в просчётах в планировании.

Понятное дело, раз Армия отступает, начинается поиск виновных. Меня, скорее, удивило то, что у нас нашлись активные защитники. «Перестаньте нести бред!» — возражали они в газетах. — «Весь мир завидует нашим самолётам и бронеходам!»

Ну да, есть чему завидовать. Это мне они кажутся какими-то убогими, а по этим временам — чудо конструкторской мысли.

И споры кипели не только в газетах, но и на улицах, и в студенческих аудиториях, и, разумеется, в кабаках. Я невольно радовался, что Пуришкевич с началом войны распустил свой «Союз Михаила Архангела»[5]. Хотя погромщики никуда не делись, просто теперь они гонялись за «немецкими шпионами» сами по себе.

Результатами горячих споров стали десятки дуэлей, семь массовых драк и неисчислимое количество мелких. Столыпин даже начал опасаться, что революция состоится на почве «отношения к Воронцову», и попросил меня «несколько дистанцироваться» от партии прогрессистов, от Сандро, Воронцовых-Дашковых и особенно — от царицы.

В результате успехи авиации — это ВК Александр Михайлович. Успехи в Турции — Наместник Кавказа. Партийное движение — это Обручев.

А Воронцов так, стройками занимается… Разумеется, нам с женой было немного обидно, но ради пользы дела мы на это пошли. Поэтому усиление партии и начало переговоров об объединении с «кадетами» в глазах общественности было заслугой Обручева. А то, как тормозили германское наступление — Брусилова, Клембовского, Радко-Дмитриева ну и, конечно, полка штурмовой авиации под командованием Артузова-младшего…'

Беломорск, квартира Гребеневичей, 28 июня (11 июля) 1915 года, воскресенье

День рождения старшей дочки Гребеневичи в этот раз отмечали в узком дружеском кругу. Кроме нас, Кати Семецкой и Артузова-старшего с его Хейей, позвали только Сашу Малиновского и Иоффе. Впрочем, насчёт последнего я и не сомневался, что они сойдутся. Как-никак, не так много у нас евреев, перешедших в лютеранство. Вот последние двое на меня и насели.

— Юрий Анатольевич, это никуда не годится! Ваш завод уже на месяц задерживает поставку нового рентгеновского аппарата, — пенял мне Абрам Фёдорович. — Вы поймите, это ж не праздный научный интерес, тормозится разработка новых сталей и сплавов. Вот те же пружины для пулемётов Токарева-Дегтярёва, они же армии нужны, верно? А там сотни вариантов, а старый аппарат работает медленно. Эдак мы до конца войны провозимся! Подействуйте вы на них, в конце концов!

Меня иногда мучала совесть и-за того, что я обокрал Иоффе на игнитрон и метод определения заряда электрона. Но он всё равно нашёл, в чем себя проявить. Сначала работал у Рентгена в лаборатории, а в 1905 вернулся в Россию. И почти сразу же направился в Беломорск. Сначала внедрял различные технологии применения рентгеновского аппарата и совершенствовал его, а потом сам додумался до рентгеноструктурного анализа. Преподавал на физическом факультете нашего Университета. Пару лет назад стал профессором. А этой весной защитил вторую докторскую. Если бы еще не его последовательный марксизм — идеальный был бы сотрудник[6].

— И производство танталовых скоб надо нарастить! — вторил ему Сан Саныч. — А ваш завод и тут сроки поставки оборудования срывает. Вы уж проследите, это же часто вопрос того, останется человек инвалидом или вернётся в строй.

— А это вы, господа социал-демократы, должны спасибо своим старым товарищам сказать. Большевики сначала рабочих на забастовку подбили. А когда на завод войска ввели, новую хитрость придумали — вроде и работают, но медленно, только под надзором и строго соблюдая инструкции.

Эдакая комбинация «итальянской забастовки» и «пассивного сопротивления», применявшегося индусами незадолго до обретения независимости, была для меня неприятным сюрпризом. Я даже заподозрил, что имею дело с ещё одним «попаданцем». Но, потом узнал, что эти методы применялись издавна. Просто не получали широкой известности.

— Вы же знаете, — горячо заговорил Богданов, — что мы оба не поддержали идею Ульянова-Ленина о «превращении