Выбор Пути (СИ) - Щепетнёв Василий

— А у слова «нахальный» есть хороший смысл? — поинтересовалась Ольга.

— Конечно. «Нахалёнок» Шолохова. Мы смотрим на мир по-хозяйски, даже если сейчас этот мир капиталистический. Потому что знаем: победа коммунизма неизбежна. Почтенным бюргерам это представляется явным нахальством.

— Интересный взгляд, — и Ольга зацарапала карандашом в блокноте. Она всюду с блокнотом ходит, мысли заносит. С писателями это бывает. Они каждой мелочью дорожат. Что для обыкновенного человека пустяк, для них — жемчужина.

Поели. Поблагодарили хозяйку — она наблюдает за работой служащих, глазок-смотрок. Ну, и когда нужно, сама подставляет плечо под бревно.

— Итак, мы в Вене, — сказал я. — Теперь уже целиком и полностью. Выполняем программу. Есть поправки, дополнения, изменения? Нет? Хорошо. Больные, усталые есть? Нет? Опять хорошо. Надежда, тебе красный флажок вожатой.

Надежда, действительно, ещё в Черноземске составила программу нашего пребывания. Листала путеводители, читала журналы, интуристовские буклеты. И тут, в аэропорту, купила путеводитель и карту, и всю ночь — хорошо, половину ночи — изучала, что и как. Чтобы не было мучительно больно за бесцельно потраченное время. Ну не сидеть же в гостинице, играя в дурака. А, говорят, на шахматных турнирах это встречается сплошь и рядом. Ну, не в дурака, так в преферанс, невелика разница.

Важно было подстроить график под меня. С учётом того, что туры начинались в шестнадцать часов. И приходить на игру я должен бодрым, а не измотанным экскурсиями по дворцам, музеям и монастырям. С другой стороны, времени у нас было немало. Куда больше, чем у обычных туристов. Двадцать одна ночь: в «Интуристе» считают ночами, и в «Сойке» мы на двадцать одну ночь, покинем утром пятнадцатого марта. Будут и полноценные выходные, не меньше трех, когда можно выехать на загородные экскурсии. Почему не меньше? Потому что есть ещё дни доигрывания. Если не будет отложенных партий — тогда опять выходные. Но с доигрываниями — как получится.

Мы вышли. До остановки трамвая — два квартала. Два венских квартала, что совсем немного, особенно когда тебе девятнадцать лет. Трамвай D, маршрут рассекает город, как нож — блин. Забрались. Нам, как студентам, дали скидку. Мелочь, а приятно.

Сегодня Надежда повела нас в Хофбург. Просто погулять. Хофбург — это вроде нашего Эрмитажа, только постарше. Зимний дворец. Много дворцов. Смотреть, не пересмотреть.

Но мы не собирались объять необъятное махом. Мы собирались объять необъятное потихоньку, частями. Пока — составить общее впечатление. Неспешно гуляли, много фотографировали: я передал наградной «ФЭД» Лисе, она тоже увлекается фотографией. Иногда просили других туристов сфотографировать нас «ФЭДом». Ну, и мы фотографировали их. Само — и взаимофотография. Хорошо, я накануне купил десять кассет плёнки «Кодак» — она тут прямо в кассете продается, очень удобно.

Посмотрели на памятник Марии-Тересии. Серьезный такой памятник. Большой. Похож на памятник Екатерине Великой в Ленинграде. Ленинградский установлен пораньше, так что, не исключаю, венцы сплагиатили. Или стиль такой в те времена был?

Так мы шли, шли, шли, глазея на дворцы, площади и памятники. Жаль, турнир не летом. Летом тут, конечно, веселее многажды. Но и сейчас неплохо: развиднелось, солнышко светило ярко, даже грело немножко.

Последним мы посмотрели памятник Францу-Иосифу в Бурггартене. Печальный дедушка, он пережил и многое, и многих. Но распада империи всё-таки не увидел.

А кабы не война, жили бы себе, и жили…

Но война войной, а обед по расписанию. И мы отправились в «Балдуин». Понравилось нам там.

Всем четверым.

Глава 18

27 февраля 1974 года, среда

ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ

Загнанных лошадей прежде пристреливали. Правда-правда, это не для красного словца говорилось. Мне Сашка Харин рассказал. Он из нашего класса единственный, кто поступал на ветеринарный факультет сельскохозяйственного института. И поступил, конечно. Туда парней берут с превеликим удовольствием. Мечтает лечить зверей. Тигров, слонов, лошадей, хомячков. Ему книгу подарили, английского ветеринара, по имени James Herriot. Ещё когда он в седьмом классе учился. Прочитал он ту книгу — и загорелся. Хотя и понимал, что у нас не Англия, да.

Так вот, если лошадь загнали, то есть довели чрезмерной нагрузкой за пределы нормальной физиологии, вылечить её невозможно. Отдых, питание, медикаменты — всё бессильно. В лучшем случае будет инвалид первой группы. И потому ковбои и сапогейро этих лошадей пристреливали: чтобы не мучались. А сейчас, спросил я. А сейчас их сдают на мясокомбинаты, ответил Харин, и не шутил.

Вывод простой: если не стоит вопрос о жизни и смерти, то и загоняться не нужно. Тот уйдёт далеко, кто идёт неспешно, но не сворачивая с выбранного пути.

Это относится и к шахматам. За три недели каждому нужно сыграть пятнадцать партий. Если каждую партию проводить на пределе сил, то недолго стать загнанным. Потому стратегия строится так: экономия сил прежде всего. Следствие — много «гроссмейстерских ничьих», где в позиции, кишащей возможностями, опытные, умудренные жизнью игроки соглашаются на ничью.

Но я-то молод, здоров, полон амбиций, и силы восполняю ежедневно путём физических упражнений, рационального питания, научно обоснованного режима дня и размышлений в духе диалектического материализма. Потому, товарищи шахматисты, на легкую ничью не рассчитывайте. И господа шахматисты пусть тоже не рассчитывают. Мы, советские люди, милостей от иностранцев не ждём. Взять своё — вот наша задача.

Сегодня пятый тур. Четыре предыдущие партии я выиграл, и тем начал оправдывать высокое звание чемпиона Советского Союза. Наша газета — имею в виду «Фольксштимме» — каждой победе искренне радовалась, публикуя кратенькие примечания к игре, написанные Антоном. И у меня образовался круг болельщиков из читателей газеты, преимущественно пенсионеров: остальным ведь работать нужно, а тут и развлечение, и коммунистическая солидарность. Две дюжины пожилых венцев приходили перед туром, усаживались в первом ряду и смотрели, как представитель Советского Союза доказывает превосходство социалистического строя. Ну, и не только они: народы любят победителей, везде есть охотники за славой.

На этот раз моим соперником был Пахман. Людек Пахман. Член чехословацкой компартии с сорок пятого года, он стал гроссмейстером в пятьдесят четвертом году, в год моего рождении. Шестикратный чемпион Чехословакии — это кое-что, да значит. Четырежды играл в межзональных турнирах, тоже показатель высокого класса. Но…

Но сейчас он — борец и с коммунизмом, и с Советским Союзом. Объявлял голодовки, отсидел полтора года в тюрьме, теперь живёт в Западной Германии, и оттуда регулярно клевещет. Это мне разъяснили компетентные люди. Разъяснили и посоветовали держаться с Пахманом осторожно, но без страха. Не горбиться. Нам его бояться нечего, пусть он боится.

Что ж, осторожно, так осторожно.

Я осторожно протянул руку: ну, как плюнет? Что мне, в ответ плеваться? Он, Пахман, старше меня на тридцать лет. Почтенный старик, можно сказать. И выглядит культурно: серый костюм, белая рубаха, чёрный галстук.

Нет, не плюнул. Пожал руку. Сели. Пустили часы.

Испанская партия, сиречь дебют Руи Лопеса. Белые атакуют, черные обороняются. Всё просто: кто сильнее, тот и победит. Но у белых, то есть у меня, крохотное преимущество первого хода. Я могу выбрать, какой вариант играть. Впрочем, чёрные тоже свободны в выборе: на е четыре ответить це шесть, и никакой испанской партии, а защита Каро-Канн, сыграть це пять — сицилианская защита, дэ шесть — защита Уфимцева, дэ пять — скандинавская партия, e шесть — французская защита, и прочая, и прочая, и прочая. Каждым ходом древо дебютов раскидывается шире и шире, и у чёрных возможностей повлиять на ход партии ничуть не меньше, чем у белых. Более того, есть сторонники теории, что при безошибочной игре с обеих сторон партия обязана окончиться вничью, и, следовательно, кто первым ошибется, тот и проиграет. А поскольку первый ход делают белые, у них и шансов на ошибку больше.