Шумилин Ильич - Ванька-ротный

Ознакомительный фрагмент

– 42 -

– Что-то она у тебя сегодня жидковата! – нерешительно скажет старшина.

– Не важно, что она с жижей! Это на [мясном] бульоне! Важно, что она горячая и её много!

– Где ж много?

– В котле много!

– А тебе как положено полсотни черпаков на роту, получай и отходи! Мысли бегут быстро, это когда рассказываешь кажется, что долго! С того самого дня, когда мы вошли в состав стрелкового полка, солдаты сразу почувствовали голод. Не раз вспомнишь свой московский 297-ой батальон. Вот где кормили досыта! Мы о еде там и не думали! Солдаты ходили хмурыми, ворчали при раздаче пищи, но полковому начальству на это было наплевать. [при случае ничего не говорили] А что говорить? Ничего не изменишь! У солдат была теперь одна дорога к правде, через собственную смерть и через войну! Тоска о еде точила солдатскую душу. С командира роты тоже не спросишь. Солдаты видели, что на меня постоянно рычали. И уж, если ротный ничего не может сделать, что соваться в это дело солдатам. Любой разговор по телефону со мной начинался [с раздражения, с недовольства] с матерщины и с крика. Орали в глаза, когда вызывали к себе. %%%%варивал по поводу всего, не выбирая выражений. Солдаты знали и видели, как меня %%%%% ехидно высмеивали и старались поддеть. При малейшем с моей стороны возражении, мне тут же грозили. К чему все это делалось, я тогда не понимал [не готовилось чего?]. Я об этом [несколько раз спрашивал] как-то раз спросил комбата, но он упорно молчал.

– Мне тоже каждый день делают втыки! У них наверно стиль такой! – %%%% От сытых и довольных своей жизнью полковых начальников и до вшивых и мордастых тыловиков, все кормились за счет солдат окопников, да ещё покрикивали и делали недовольный вид [выражение лица]. Там в глубоком тылу народ призывали, что нужно отдать все для фронта. А здесь, на фронте, полковые %%%%%% считали защитниками Родины только себя.

– Зачем набивать желудки солдатам?

– Ранит в живот, сразу заражение крови пойдет [от присутствия пищи].

– Траншею загадят так, подлецы, что потом не продохнуть! Солдату нужно иметь промытые мозги и пустой желудок [кишечник]! Русского солдата сколько не корми, он все на начальство волком смотрит!

Меня как – то вызвали в штаб полка. Ожидая приёма, когда освободится начальство, а нас при этом обычно держали на ветру, я наткнулся на подвыпившего капитана. Не знаю, кем он был при штабе, но он посадил меня рядом с собой на бревно, дал папироску и сказал мне:

– Вот послушай! Одни жили-были, живут и ночуют в избах, и считают себя фронтовиками.

– 43 -

– А вас посадили в сугробы и на вас нет смысла переводить сало и прочие съестные запасы. Другое дело основной состав полка.

– Ну лейтенант давай разберемся!

– Кто по-твоему держит фронт? А кто просто так торчит там в окопах?

– Кто в постоянных заботах? А кто все делает из-под палки?

– Да, да! Кто отвечает за фронт?

– Линию Фронта держим мы полковые. И нашими заботами вы сидите спокойно на передке в своей траншее.

– Не было бы нас, вы давно бы все разбежались! Верно я говорю?

– Что верно, то верно! – [поддакнул] сказал я ему, думая что ещё он скажет.

– Без полковников армии не существует!

– В полку фронтовики – это отец наш родной, его заместители и штабные как я. В полку мы не одни. Тут снабженцы и кладовщики, начфины, евреи парикмахеры, медики, повара, и сотня повозочных. При штабе портные, сапожники и шорники, саперы, телефонисты и санитарочки в санроте, сам понимаешь! Все они фронтовики и защитники Родины. Это основной и постоянный состав полка, а вы, как это вам сказать, временные людишки, переменный состав, всего на две, на три недели.

– Вас считай… Сегодня вы были, а завтра вас нет!

– А кто останется? Кто будет стоять против немцев?

– Ты знаешь, сколько вашего брата желторотых лейтенантов за это время успело отправиться на тот свет?

– Нас в полку сейчас больше, чем вас там сидящих в траншее.

– Мы штабные живучие, тем мы и сильны!

– Нас совершенно не интересует, какие у вас там потери. Чем больше, тем лучше, это значит, что полк воевал и мы поработали!

– Что я?

– Я уже лишнего говорю!

– Иди, тебя зовут!

– Нет, это не тебя! Сиди и слушай дальше!

– Чего там скрывать! Кроме меня тебе никто не откроет глаза на то, что здесь происходит.

– Ты мне с первого раза приглянулся. Сразу видать, когда у человека открытое лицо.

– Вот слушай! Застелят вашими костьми нашу матушку землю и ни один человек после войны не узнает ни ваших фамилий, ни ваших могил.

– Видишь разница в чём? А мы будем живые и наши фамилии будут фигурировать в отчетах и наградных листах.

– Скажи лейтенант, за что ты воюешь? Только без трепотни! А то кого ни спрошу в полку, все патриотическими фразами прикрываются.

– 44 -

– Ладно, они тыловики, боятся место потерять. А ты ведь из траншеи.

– Я воюю за [лучшую] сытую жизнь. В молодости я жил в голоде и недостатке. Нас у матери было трое. Хочу, чтоб после войны жилось лучше и сытней.

– И ты думаешь дожить до конца войны?

– Думаю! Мы в училище с ребятами дали друг другу обещание до Берлина дойти.

– И ты веришь этому?

– Ну, а как же, конечно!

– Ну знаешь, ты всех перехлестнул!

– Иди! Вот теперь тебя зовут.

Хорошо, что немцы застряли в снегу, – думал я, шагая обратно в роту. Машины и танки у них увязли в сугробах. Мальчишки, перебежавшие фронт, рассказывали, немецкая техника встала намертво. Они её даже из снега не вытаскивают. Немецкая солдатня одета в летнюю форму. Вдарил мороз и немецкая пехота разбежалась по деревням и [посёлкам] избам. На улице мороз, а они на постах стоят в пилотках. Винтовки голыми руками не возьмешь, прилипают к рукам и отдираются вместе с кожей. У наших, считай, с осени заржавели стволы. А немцы вообще не стреляют. Наши стали ходить в открытую. Да что там в открытую! Считай, идут нахально, не пригибаясь, прямо напрополую! 7-го ноября праздник. К празднику нам выдали по сто граммов водки и по полбуханки не мороженого хлеба. Это целое событие, мы отметили его от души. После праздника водку давать перестали, и наша жизнь пошла по старой колее. 13-го ноября меня вызвали в штаб полка по срочному делу. Там мне сказали, что я вместе с комбатом и командиром четвертой роты Татариновым пойду в дивизию. Я был удивлён. Спросил комбата, а он как обычно промолчал. Татаринов всю дорогу почему-то вздыхал и охал, Мы шли не одни. С нами вместе в дивизию топали два солдата с автоматами и лейтенант командир комендантского взвода, как он сказал. Солдаты пыхтели, обливались потом от быстрой ходьбы и вскоре отстали. А дорога не близкая, считай километров пятнадцать, и снегу по колено, идти не легко. А мы хоть и голодные, но привыкшие к ходьбе и быстрые %%%%%%%

– Подождите я солдат подгоню! – сказал нам лейтенант из комендантского взвода и остановился на дороге.

– У меня нет времени ожидать вас здесь! – закричал он солдатам.

– 45 -

– Давай шевели ногами! Солдаты молчком нагнали нас и мы снова пошли по снежной дороге. В дивизии нас встретили с улыбкой. Но ни одного знакомого лица. Лейтенант передал нас какому-то капитану, забрал солдат и пустился в обратный путь.

– Что это? – мелькнуло у меня в голове.

– Конвой или охрана?

– Доставали нас, сдали и повернули домой! Перед дверью в избу, капитан вышедший нам на встречу, вежливо попросил личное оружие – пистолеты сдать ему.

– Что это, – подумал я.

– Для чего всё, – это опросил я его, удивлённый.

– У нас порядок такой, дорогой мой лейтенант! Давайте пожалуйста ваш револьвертик! Я расстегнул кобур, достал свой наган и положил его на ладонь капитану. Комбат и Татаринов сделали то же самое. После этого нас пропустили в избу. Двое часовых в новых овчинных полушубках на перевес с автоматами охраняли крыльцо и дверь. Мне велели присесть в передней, а комбата и Татаринова провели дальше. 0 чём с ними говорили, мне было неизвестно. Я хотел было закурить, но меня тут же одернули.

– У нас здесь не курят!

– Что за учреждение? И почему здесь нельзя курить?

– Здесь военный трибунал, а не учреждение! И вам, пока вы здесь сидите, курить не полагается!

– Как! – вылетело у меня от неожиданности" Дверь во внутреннее помещение открылась, и меня пригласили войти. Я, ничего не думая, спокойно сажусь на заднюю лавку у стены. Капитан подходит ко мне и обходительно просит пересесть на переднюю лавку.

– А мне сюда зачем? – спрашиваю я. Мне сзади смотреть удобней.

– Вы, лейтенант, уже не свидетель.

– Кто же я такой?

– Вы, как и они, подследственный и участник.

– Какой участник? В чём я участвовал и где?

– Давайте помолчим! До вас очередь дойдет, суд во всём разберётся. Капитан легонько, подтолкнул меня вперед и, положив руки мне на плечи, кивнул головой на свободное место [на передней лавке]. Я, не думая ничего, послушно опустился.