Космонавт. Том 3 - Феликс Кресс

которая в общих чертах была верной, но в 1965 году звучала как смелая научная фантастика.

Подполковник несколько секунд молча смотрел на меня, а затем его седые усы шевельнулись и на губах появилась лёгкая улыбка, но глаза по-прежнему оставались серьёзными.

— Очень… интересные рассуждения, курсант Громов, — проговорил он и слегка постучал пальцами по столу. — Благодарю. Видно, что темой интересуетесь. Садитесь.

Я кивнул, опустился на стул и только сейчас ощутил, насколько сильно были напряжены мои плечи. Со стороны кто-то негромко, но внятно процедил:

— Ну и фантазёр…

Я мысленно усмехнулся, глядя в спину впереди сидящего товарища. Ну да, фантазёр, как же. Если бы ты только знал, что это не фантазии, а суровая реальность, которая уже была, а для вас она ещё только будет.

Но вместе с усмешкой пришла и тревога. Не перешёл ли я тонкую грань? Мои слова могли вызвать не только любопытство, но и ненужные вопросы. В стране, где любая техническая информация, связанная с космосом, была под строжайшим грифом «секретно», такие «просвещённые» курсанты могли попасть в поле зрения не только преподавателей, но и совсем других людей.

Я мысленно пообещал себе в будущем быть осмотрительнее. Моя цель — летать и пробиться в космос, а не прослыть местным пророком или, что хуже, вызвать подозрения у компетентных органов.

Подполковник тем временем вернулся к основной теме лекции, но я его уже не слушал. В мыслях я снова унёсся к звёздам. К тем проблемам, которые только что озвучил. Я знал, как можно решить их или хотя бы попробовать решить их. Знал я и цену, которую заплатили за эти решения Королёв, его коллеги и первые космонавты.

Знание будущего было одновременно и благословением, и проклятием. Оно давало колоссальное преимущество, но и накладывало огромную ответственность. И как бы я ни старался, порой было невыносимо трудно молчать, видя энтузиазм окружающих и зная о подводных камнях, которые ждали впереди.

Я закрыл глаза, ненадолго погрузившись в свои мысли, в тот мир, который остался там, в будущем, но который я так отчаянно хотел изменить к лучшему здесь и сейчас.

Наконец, лекция подошла к концу. Подполковник закрыл папку, кивнул аудитории и вышел, а мы потянулись к выходу, растянувшись в нестройную, разговаривающую толпу. Воздух в коридоре, после спёртой атмосферы Ленинской комнаты, показался удивительно свежим и бодрящим.

— Ну что, в столовую? — Спросил Кольцов, поправляя ремень. — А то сейчас все ломанутся туда, и нам достанется только остывшая каша с чаем.

Мы единогласно согласились и, подхваченные общим потоком, двинулись по длинным коридорам в сторону столовой. Запах щей и чего-то жареного, пусть и не изысканного, но сытного, становился всё ощутимее.

Поужинав и отодвинув в сторону уже пустые тарелки, мы продолжили разговор. Андрей, отхлебнув компота, посмотрел на меня новым, немного оценивающим взглядом.

— Слушай, Сергей, я и не знал, что ты так глубоко в теме космоса, — сказал он, откровенно восхищаясь. — Я-то думал, ты просто романтик, звёздами бредишь. А ты, оказывается, и по техническим деталям можешь такое рассказать, что даже подполковник заслушался. Откуда такие познания?

Я покрутил в руках стакан с чаем, подбирая слова. Прятаться и отмалчиваться было уже бессмысленно, я и так выдал слишком много.

— Мечта у меня такая, Андрей, — сказал я наконец, глядя на мутный напиток в стакане. — Не просто помечтать и забыть. А реально полететь в космос. Поэтому и интересуюсь. Читаю всё, что попадается, пытаюсь понять, как всё устроено, что мешает, что нужно сделать. Это… цель.

За столом воцарилась короткая, но красноречивая пауза. Ребята переглянулись. Мой тон не оставлял сомнений, и ребята сразу поняли, что слова, сказанные мной, — это не хвастовство или пустая бравада, а нечто серьёзное и обдуманное. После полёта Гагарина мечтать о космосе было нормой, но заявлять о таком, как о конкретной цели — это уже нечто иное.

Первым нарушил молчание Зотов. Он хмыкнул и заговорил, но в его голосе не было насмешки:

— Ну, Громов, если ты и вправду туда замахнулся… — он покачал головой, но потом улыбнулся своей открытой улыбкой. — Тогда я буду гордиться, что сидел с тобой за одним столом и ел одну и ту же кашу. Честное слово.

Эти простые, искренние слова тронули меня гораздо сильнее, чем могло бы показаться. В них была та самая настоящая, мужская, немного грубоватая поддержка, которая ценилась мной дороже любых похвал. Я благодарно кивнул:

— Спасибо, Женя. Ценю.

Разговор плавно перетёк на другие темы: на предстоящие экзамены, на летние планы, на парня из соседнего взвода, который умудрился на спор съесть банку сгущёнки и теперь мучился животом. Смех за столом стал громче, настроение в нашей компании поднялось, и тема космоса постепенно отошла в сторону.

После ужина, распрощавшись с ребятами, я свернул в сторону канцелярии почтовой связи, чтобы проверить, не пришло ли письмо от Кати, которое я ждал.

Я вошёл внутрь и вдохнул знакомый запах клея, дешёвой бумаги и типографской краски. За окошком сидела бессменная тётя Поля и что-то старательно записывала в толстую книгу.

— Здравия желаю, товарищ ефрейтор. Курсант Громов. Есть что-нибудь для меня?

— А, Громов, — она подняла на меня глаза поверх очков и полезла в ящик. — Есть, есть. Как же. Вот письмецо из Москвы. И открыточка. Держи.

Я взял конверт с узнаваемым почерком Кати и яркую открытку с видом Ленинграда. От Вани, судя по всему. Сунул их во внутренний карман гимнастёрки, купил пару марок и конвертов, чтобы потом написать ответы, и вышел.

Вечер был на редкость тёплым и тихим. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая кирпичные стены казарм и плац в мягкие золотистые тона. Я медленно пошёл к казарме, наслаждаясь моментом покоя, и уже строил в голове планы на то, как устроюсь поудобнее на койке, вскрою письмо и прочитаю новости из дома…

Но все мои планы рухнули, едва я приблизился к зданию. У входа, в полосе вечерней тени, металась чья-то женская фигура. Невысокая, тонкая, одетая в лёгкое гражданское платье в мелкий цветочек, с небольшим саквояжем в руках. Она нервно прохаживалась взад-вперёд по короткому маршруту, изредка пиная носком туфельки какой-то неприметный камушек.

Я приостановился, всматриваясь. Да, это была она — Наталья Грачёва. Что ей здесь нужно? И почему она в гражданском, да ещё и с сумкой? С момента происшествия на пустыре мы с ней виделись пару раз и то мельком. В голове мгновенно